Андрей Ерпылев - Личный счет. Миссия длиною в век

– Так откуда же она взялась в Женеве?

«Это долгая история. Главное то, что она была обнаружена российскими агентами уже после начала Германской войны и спрятана в нейтральной Швейцарии, чтобы не подвергать ее риску при переправке в Россию. Пришлось бы пересечь несколько границ, фронтов… Ее готовились возвратить на родину с триумфом после победы над врагом. Но не успели… Мы, монархисты, мечтали вернуть ее новому российскому императору, но, как видите, из всех посланцев добрался до нее лишь я. И то уже после своей смерти… Может быть, это судьба? Или знамение?..»

Скорбный лик немолодой, много повидавшей женщины по-матерински взирал на Александра и его невидимого собеседника с потрескавшейся древней доски…

– Правительство Российской Федерации торжественно передает вновь обретенную Казанскую икону Божией Матери Русской православной церкви в лице ее патриарха…

Александр уже устал от церемоний.

Чудесное обретение великого символа христианской Руси стало сенсацией. Сразу несколько экспертных групп, причем не только российских, но и из парижского Лувра, Британского музея и Смитсоновского института[35], подтвердили если не подлинность иконы – ее история была расплывчатой еще в девятнадцатом веке, – то гарантию того, что написана она была не позднее половины шестнадцатого столетия и примерно в то же время подверглась действию огня. Кроме того, они авторитетно заявили, что последние семьдесят-восемьдесят лет ее поверхность не контактировала с солнечным светом, и вообще она находилась в замкнутом, сухом помещении. А значит, могла быть именно той, найденной на пожарище и пропавшей более ста лет назад.

О том, где ей находиться в дальнейшем, разгорелись нешуточные споры. Среди кандидатов были и Эрмитаж, и Третьяковская галерея, но решение, принятое государством, было однозначным – Казанская икона Божией Матери передается Русской православной церкви. И уже патриарху было решать, где она будет находиться дальше: в московских Успенском соборе или храме Христа Спасителя – либо возвратится туда, откуда была похищена более века тому назад, в Казанский Богородицкий монастырь, где уже хранился ее список, переданный Ватиканом в 2004 году и тоже чуть было не ставший сенсацией[36].

День был солнечный, но очень ветреный и, испытав резкий толчок в голову, Александр сначала принял его за особенно сильный порыв ветра. И лишь общий вздох всех собравшихся заставил его повернуть голову в ту сторону, откуда тот дунул.

В нескольких сантиметрах от его головы в воздухе висел, медленно вращаясь вдоль продольной оси, блестящий металлический цилиндрик с заостренным концом. Саша, как во сне, протянул руку и взял из воздуха… крупнокалиберную пулю, еще очень горячую, обжигающую пальцы. На полированном боку посланца смерти виднелись косые нарезы.

«Не винтовочная, – деловито сообщил ротмистр. – Калибр, думаю, линий пять[37], не меньше. А вы как считаете?»

Саша ничего не считал. В голове была звенящая пустота, словно та пуля, которую он сейчас вертел в пальцах, все-таки достигла своей цели и выбила из черепа мозг.

«Я сейчас мог бы умереть…»

«Возьмите себя в руки, Саша! – всполошился граф. – Корабль защищает вас и здесь, успокойтесь!»

Премьер-министра и патриарха уже окружили секьюрити, прикрывая их своими накачанными телами. Они привычно делали свою работу, но патриарх, видевший, как пуля замерла у головы Александра, отстранил их и поднял посох.

– Свершилось чудо, дети мои! – Голос его легко перекрыл ропот толпы. – Только что на моих глазах Господь наш Всеблагой и Всемилостивый отвел своей незримой рукой смерть от этого человека и этим благословил его на великие дела. Он отмечен Господом! Возблагодарим же Господа, дети мои!

И первым опустился на колени, а за ним – вся многочисленная толпа на площади.

– Святой!.. Он святой!.. – неслось отовсюду. – Он избранник Господа!..

«Избранник» разжал пальцы, и безопасная уже пуля со стуком запрыгала по древнему булыжнику.

«Перекреститесь хотя бы! – ротмистр был неусыпен, как всегда. – Столько людей на вас смотрят!»

«Да, – молча, ответил ему Саша, медленно крестясь. – Такое срежиссировать невозможно… Это ничего, что в роли бога выступил Корабль?»

«А вы уверены, что это – не одно и то же? – парировал Ланской. – Я бы так не утверждал».

Молитва тысяч людей, враз уверовавших, гремела со всех сторон…

Саша никогда не подумал бы, что может заблудиться в Корабле.

Рутинное дело: он направлялся в «музей» за одной из штуковин, принесенной исследователями с Энигмы и так и оставшейся невостребованной – занятная вещица, чем-то напоминающая кубик Рубика, но иной формы и одноцветно-серебристая, так и просилась в руки, почему ее и взяли с собой, хотя всякой всячины, причем более впечатляющей, там было огромное множество. И все никак не могли оставить в покое на ее месте на стеллаже – то у одного, то у другого «научника» возникали по ее поводу идеи, одна грандиознее другой. И все они рассыпались в прах после долгих мучений. Предмет, явно рассчитанный на большее число рук, чем имеется у человека, исправно менял форму после поворота того или иного слоя «кубиков» (на самом деле – неправильных семигранников), но более ничего не происходило. Рентгенография показывала сплошной монолит без каких-либо изъянов, включений или пустот, но тем не менее слои этого монолитного слитка двигались относительно друг друга! И несмотря ни на что, интерес к «пустой игрушке», как в сердцах заявлял каждый последующий экспериментатор, никак не проходил. Александр даже краем уха слышал, что ученые навострились писать диссертации по «загадке Энигмы», правда, для своего, узкого круга. Но к разгадке не приблизились ни на шаг. А если еще добавить странный факт, что предмет ни в какую не поддавался тиражированию – ни на органическом копире, ни на неорганическом, притом совершенно спокойно попадая внутрь как первого, так и второго, а, значит, не являлся ни органикой, ни неорганикой, то – вообще становилось ясно, что ничего не ясно.

И вот сегодня во сне Саше привиделось, что он снимает с полки артефакт, делает с ним что-то и… И вот это самое «и» как раз и выветрилось напрочь из головы, как это сплошь и рядом бывает со снами. И это, и то, что именно сделал он с предметом. Осталось лишь впечатление какого-то бесконечного счастья, чистого и светлого, как в детстве, когда хочется смеяться неизвестно почему и полюбить разом весь мир… И весь день он не мог выбросить из головы этот сон. Уж очень он походил на подсказку.

Подсказками «отцы-основатели» – он сам, Липатов, Агафангел и Михалыч – называли случайные озарения, приходящие иногда во сне. Семецкий, правда, утверждал, что несколько раз получил подсказку будучи «в матинушку пьяным», но доказать это, естественно, не мог, да и намного ли алкогольный бред отличается от сна? А подсказки, как правило, были по делу, ох как по делу. Проснувшись, счастливчик вдруг осознавал, что знает, как и каким способом применить то или иное чудо Корабля, ранее считавшееся совершенно бесполезным. Причем сон-то сам к делу обычно совсем не относился – «показывали какую-то лабуду», как говорил бывший вертолетчик, но был до предела причудлив и малопонятен. Зато впечатывался в память в мельчайших подробностях, чего почти никогда не случается с обычными снами. Липатов, стремящийся подо все на свете подвести стройную теорию, утверждал, что таким образом Корабль пытается установить контакт со своими гостями. Ну, а поскольку логика у него совершенно нечеловеческая, то и образов отчетливых от него требовать нельзя. Впрочем, не важно, какие там образы – отчетливые или нет, если в результате их созерцания приходит ПОНИМАНИЕ. А понимание приходило качественное, надежное. Жалко, что были эти вещие сны редки и абсолютно бессистемны…

Вот и сейчас Саша надеялся, что непонятная игра с артефактом с Энигмы позволит ему узнать что-то важное, что стоит ему взять этот слиток металла в руки, что-то с ним эдакое сделать – само собой получится как, – и произойдет нечто значительное.

Только вот найти сам «музей» никак не удавалось. Раньше он редко запоминал дорогу – к чему, когда Корабль сам направляет человека туда, куда ему нужно, да и смысла нет в постоянно меняющихся интерьерах, – и вот теперь понятия не имел, куда его занесло. Вроде бы все вокруг было знакомое – не раз и не два исхоженное вдоль и поперек, ан нет – верной дороги все не было и не было. Не раз и не два он пытался повернуть назад и в результате забредал во все менее и менее знакомые помещения. Некоторые и помещениями-то назвать можно было с большой натяжкой – например, без пола, стен и потолка, как будто внезапно очутился в облаке. Свет, равномерный и со всех сторон, под ногами – нечто твердое, ровное, но его не видно – туман, плотный, как вата, поднимается до колен. А уж стен и потолка – подавно. Куда, спрашивается, идти?