Тайная дипломатия - Евгений Васильевич Шалашов

Первым из миссии вышел Никита Кузьменко в моем пальто. Парень пониже меня сантиметров на пять, но разница скрадывалась шляпой.

Подождав, пока Никита отойдет подальше, а тот типчик, что пасся около торгпредства, отправится следом за ним, тронулся в путь и я одетый, как вы уже догадались, в пальто Никиты.

Как я уже говорил, наш квартал перестройка барона Османа отчего-то не затронула: хватало переулочков, закоулков, где когда-то католики резали гугенотов, или, напротив, гугеноты душили католиков.

Я шел не спеша, посматривая в спину нежданного «топтуна» и понял, что эту одежду я уже видел. Да, одет в то самое пальтецо, из которого мы выпарывали бриллианты.

Никита, как оговорено сценарием, исчез, а Яшка Блюмкин, не удосужившийся изучить город Париж, в растерянности остановился. И тут мы и взяли убийцу Мирбаха в «коробочку».

– Солнышко, руки-то подними, – ласково попросил я Блюмкина, приставив ему в поясницу указательный палец левой руки, зачем-то добавив. – Хенде хох!

Дождавшись, когда Яков изобразит немца под Сталинградом, обшарил его карманы, потом рукава. Странно, но оружия нет. Развернув Блюмкина лицом к себе, чуть не ахнул – нос свернут, под левым глазом цвел такой здоровенный фингал, что им впору улицы освещать.

– Однако… – только и сказал я.

– Аксенов, не будь сукой, накорми…

– Ну ты наглец, – с восхищением сказал я, примеряясь к его здоровому глазу.

От Яшки мой жест не ускользнул – отшатнулся и закрыл лицо руками.

– Аксенов, не бей…

– А тебя не Аксенов станет бить, а Кустов или еще кто-нибудь, – хмыкнул я и приказал Кузьменко. – Никита, у тебя удар послабже, долбани дяденьку по затылку, чтобы умнее стал.

– Есть.

– Да все, все, товарищи, понял я! – завопил Блюмкин. – Товарищ Кустов, не бейте… Меня уже и так отдубасили.

Я дал Никите отмашку, чтобы не трогал. Мне самому отчего-то стало жалко прожжённого авантюриста. Блюмкин, конечно же, сукин сын, но это наш сукин сын, и лупцевать его имеем право только мы.

– И кто тебя так сердечного отметелил? – поинтересовался я.

– Отметелил? А, отмутузил… Долго рашказывать.

Ух ты… Так ему, бедному, еще и стальные челюсти вынесли.

– Ладно, пойдем, что ли, – вздохнул я, а чтобы Яшка не напрягался, уточнил. – Накормим тебя, убогого.

Отпустив Никиту, повел бедолагу в какую-то забегаловку, где обедали грузчики, бандиты и недорогие проститутки. Заказав парню супчик из потрошков, багет и бутылку дешевого вина, я подпер кулаком подбородок и, словно любящая бабушка, наблюдал, как жадно ест Яков Блюмкин, проглатывая не жуя.

– Правильно меня предупреждали, чтобы с тобой не связывался, себе дороже, – сквозь чавканье проговорил Яша, опустошая тарелку и зачищая ее кусками багета. – Дурак, не поверил.

Похоже, Блюмкин готов облизать и саму тарелку, и я не выдержал, кивнул гарсону – повторить.

Вторую тарелку Яков ел уже обстоятельнее и спокойно, пытаясь жевать беззубыми деснами. Эх, надо ему каши взять, что ли.

– И кто же это тебя предупреждал?

– Я к Артузову подходил, знаю его, еще Фраучи звался, и знаю, что вы с ним друзья. Так тот сказал: Яков, если ты к Володе со своими выкрутасами подойдешь, схлопочешь по полной и в дураках останешься. А если какую гадость сделаешь за его спиной, потом не обижайся.

– А чего же связался-то? – спросил я.

– Не поверил. Думал: мотал я таких Аксеновых… А ты и впрямь…

– Только, извольте обращаться ко мне на вы, – хмыкнул я. – Я с вами, гражданин Вишневский, сиречь, Киршенбаум, гусей не пас. И еще, вы мне, гражданин хороший, и на хрен здесь не нужны и на два хрена, а я вам нужен. Так что излагайте – чего хотите? Для чего вы во Францию прибыли, ко мне явились? Нет – до свидания. Обедом я вас накормил, потом рассчитаетесь.

Я сделал вид, что собираюсь встать и уйти, но Блюмкин остановил.

– Олег Васильевич, мне нужна ваша помощь…

– Слушаю вас, – сделал я такой официозный вид, что самому стало противно.

– Может, не здесь? – робко поинтересовался Яков, оглядываясь по сторонам.

Посетителей, за исключением двух усталых девушек завтракавших после ночной смены (или ужинавших?) нет.

– Эти по-русски не понимают, можно свободно.

– Ладно, – вздохнул Блюмкин. Подняв взгляд, многозначительно сказал: – Мне высокие товарищи, имен называть не стану, дело важное поручили. Э, чего уж там… Лев Давидович поручение дал. Деньги наличные нужны, лучше в долларах. Сказали: наше торговое представительство поможет. Дескать, Аксе… Кустов – человек ушлый, наверняка, уже и связи приобрел, сделает. И про то, что вы у Игнатьева деньги должны взять, тоже сказали.

– Тогда объясните, гражданин Киршенбаум, какого… нехорошего слова… вы просто не пришли ко мне и не сказали: мол, товарищ Кустов, помощь нужна?

Блюмкин в ответ лишь развел руками и улыбнулся с виноватой улыбкой, в которой если и проглядывала наглость, то самая малость.

– Думал, на шару вас взять. И брюлики сбагрю, и что-нибудь поимею.

– Брюлики? – сделал я заинтересованный вид. – И что за брюлики?

– А нету у меня больше брюликов, – злобно выдохнул Яков, а потом разразился тирадой – Гроз зол аф дир ваксн[11]!

– А если по-русски? – попросил я, поняв, что Яшка желает кому-то умереть, или что-нибудь в этом роде.

– Да хоть по-русски, хоть по-французски – рыло мне начистили, зубы выбили, сволочи! Ну хрен с ним и с рылом, и с зубами. Я поручение Льва Давидовича не выполнил. Как мне теперь домой возвращаться?

Вот те на… В эту минуту Яша Блюмкин напоминал самурая, не выполнившего приказа даймё. Еще немного и себе харакири сделает. Или как там правильно-то? Сэппуку? Впрочем, не суть важно, но я начал понимать, откуда «росли ноги» в репрессиях тридцатых годов, и отчего с троцкистами поступали настолько сурово. Ишь ты, Лев Давидович! Сколько же ты таких самураев вырастил?

– Давайте еще разок и по порядку.