Василий Звягинцев - Дальше фронта

Что ж, все правильно. Условленное время вышло, и ребята точно выполнили приказ. Конечно, если бы Уварову все же пришлось отходить прежним путем, тем более с боем, заминка перед закрытым люком могла бы дорого им с Ресовским обойтись. Зато теперь неприятель далеко не сразу сообразит, каким путем воспользовались российские штурмовики.

Способ обеспечения собственной амбаркации[3] подвернулся случайно, но очень вовремя.

Угловую ротонду одного из поперечных крыльев дворца, со следами пуль и гранатных осколков на стенах и мебели, не так давно занимал пост мятежников. Позиция здесь была хорошая, позволявшая держать под контролем как подходы к ограде дворцового сада со стороны площади, так и мостики через каскад прудов, уютный внутренний дворик с мраморными статуями и несколько ведущих к нему аллей.

В случае попытки штурма извне это направление преодолеть атакующим было бы непросто. Но позицию взяли с тыла. Причем, судя по всему, походя. Одна из групп «печенегов», продвигаясь своим маршрутом, выскочила на эту заставу, сориентировалась быстрее неприятеля, навскидку посекла мятежников точным автоматным огнем, забросала гранатами и пошла себе дальше.

На поле боя, вымощенном дорогим узорчатым паркетом, по которому полагается ходить, надев поверх обуви войлочные чуни, а сейчас закопченном и грязном, с выбитыми и расколотыми плашками, усыпанном гильзами, битым стеклом, забрызганном кровью, валялись в разных позах восемь человек, одетых разнообразно, но достаточно практично для городской партизанской войны.

Знаками отличия служили уже знакомые Уварову бело-красные нарукавные повязки, а в качестве новинки – крупные, заводским способом изготовленные кокарды с красными буквами «NSZ»[4] поперек груди белого орла.

У низких подоконников – два опрокинутых пулемета «МГ-34» на треногах, несколько круглых ребристых коробок с лентами, иное оружие и снаряжение. Не удалось парням пострелять по русским, те оказались проворнее.

Один из пулеметов на вид был в полном порядке, и Уваров решил усилить им свою огневую мощь, а также снять с убитых для дальнейшего использования кокарды и повязки. Здесь обнаружилось, что один из боевиков еще дышит, хотя и без сознания. Ран у него было две: пулевая – в правую сторону спины, пониже лопатки, и осколочное в бедро. Совсем хорошо. Не для него, а для мгновенно возникшего плана.

Раненого перевязали, ввели противошок, не из абстрактного гуманизма, а чтобы пожил подольше.

Из обоих пулеметов и кожаных курток мятежников соорудили носилки, продев стволы пулеметов в рукава, уложили на них боевика и смело, теперь уже ничего не опасаясь, понесли прямо к центральному входу.

Роль себе Уваров избрал прежнюю, добровольца из Канады, магистра-историка, что позволяло не беспокоиться об акценте. Ресовский же, не знавший польского, но практически свободно владевший английским, усвоенным во время многочисленных экспедиций в разные экзотические уголки Индии и обеих Америк, должен был изображать его приятеля, безыдейного искателя приключений.

Неся импровизированные носилки на плечах, с трофейными автоматами поперек груди, они беспрепятственно проникли на подконтрольную мятежникам территорию. У многих из попадавшихся на пути боевиков тоже виднелись свежие повязки. Одни выглядели возбужденными, другие, наоборот, подавленными и погруженными в себя, но и те, и другие абсолютно не интересовались ни личностями, ни лингвистическими способностями наших героев.

Напрасно Валерий расспрашивал, имеется ли в здании хоть какой-нибудь пункт серьезной медицинской помощи. Чаще всего спрашиваемые пожимали плечами и тут же начинали задавать не имеющие отношения к делу вопросы – из какого отряда, откуда идут, что видели и с кем сражались. На что получали обтекаемые и не несущие значащей информации ответы типа: идем с позиции, видели «дьябла и его дупку»[5], сражались с русскими, судя по сплошному мату, а там кто его знает. Навалили москалей без счета, а остальные разбежались. Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы не приставали. И никто ни разу не взялся уточнять, к какому все же подразделению они относятся и кто у них командир.

Кадрового офицера Уварова все это радовало. С противником такого уровня организации воевать можно, только бы начальство не мешало.

Лишь единожды, уже на последней трети пути, попался им сильно бдительный и вдумчивый пан. Вызывалось это, скорее всего, его возрастом, лет за сорок, и, возможно, некоторой приближенностью к властным структурам, бывшим или нынешним. То ли идейной, то ли чисто топографической, в том смысле, что находился он всего в нескольких десятках метров от главного узла обороны здания, никуда не спешил, удобно устроившись на диване в окружении нескольких бойцов по-младше, избыточно вооруженных.

Очевидно было, что непосредственно в боевых действиях они еще не участвовали, пересидев самые опасные и беспорядочные минуты в укромном месте. А теперь, к примеру, этот пан наваривает себе некоторый политический капитал, пользуясь выгодами нынешнего положения. Враг отброшен, прежнего руководства больше не существует, вот и шанс перехватить моментально оказавшуюся бесхозной власть. Хотя бы в масштабах Бельведера и ближайших окрестностей. Кто взял, тот и прав.

По известному принципу Уваров обратился к нему первый, беря инициативу на себя.

Они с Ресовским опустили носилки на пол, синхронным движением утерли пот со лба. Раненый-то у них был настоящий и весил порядочно.

– Так что, паны, так есть здесь хоть какая-то врачебная служба? Товарищу плохо, пуля внутри застряла, умрет без операции, – осведомился поручик, будто невзначай сдвигая локтем автомат в удобное для стрельбы положение. – Или у вас только стрелять умеют, а чтобы лечить – так уже и нет?

– У вас, у нас, что это ты разделяешь? Сам-то откуда, что здесь делаешь?

– За свободу воюю. И привык, что все с умом должно делаться. Мы бьемся, командиры должны заботиться. Не видишь, человек умирает, а ты болтовню развел. Есть врачи – говори, нет – в городскую больницу повезем. Хоть машина-то здесь найдется?

– Что-то, парень, не больно чисто ты по-нашему говоришь. И сильно крутым себя считаешь, так, нет? Какого отряда? Кто старший?

Прежний опыт показывал, что с ясновельможным паньством лучше всего удаются разговоры с позиции силы и шляхетской неподлеглости[6]. Пан тот, кто в шляпе, как гласит старая поговорка, в данном же случае – еще и с автоматом.

– А ты кто такой, чтоб меня спрашивать? Может, лучше я тебя спрошу? Почему это мы все в крови и грязи, патроны кончаются, и стволы повыгорали, а вы чистенькие, копоти пороховой ни на руках, ни на щеках нету, а нам вопросы задаете?