Юрий Валин - Львы города Лемберга

Микола крепче хватался за ворот засаленного бандитского ватника - тянулась за мертвецом глубокая борозда, и снег все подлипал, саботажил...

На том заснеженном выгоне пришла Грабчаку мысль, что все это надолго, а то, не дай бог, и вовсе навсегда...

Снова перевели - в Житомире было легче - 110-й батальон из города на операции не выходил. Но все равно чуть не убило.

...- В молчанку играть будешь? - следователь[22] и сам баловался пистолетом, презрительно оттопыривал губу, нависая над девкой. Та плакала, сжавшись на табурете, закрывала ладонями лицо. Правильно закрывала - с такой мышиной мордой, да этакую худосочную, и на кровать запрокидывать никому неохота.

Микола стоял у двери, на всякий случай прикрывая прикладом оттопыривающийся карман - дом обыскали наскоро, жили здесь сущие торбешники[23], кроме баночки малинового варенья, ничего и не подвернулось. Зато на пачку припрятанных листовок сразу наткнулись, да лично Грабчаку что в них толку? Это следователь отрапортует, что еще одно подпольное большевистское гнездо ликвидировано, немцы ему великий "гут" и скажут.

В большой комнате плакала мать дуры-девки, хрустели черепки посуды да стекляшки сбитых со стены фото - полицейские топтались, со скуки второй раз шкаф потрошили.

...- Ты скажи кто подучил? - напирал гестаповец . - Не своим ты умишком домирковуволася ту брехню распространять, ох, не своим. Переписывала брехню, не ленилась. "Сталинград наш, Красная Армия скоро придет. Не верьте фашистским сволочам". Да знаешь ли ты, дурья башка, что тот Сталинград давно уж под немцем? Окружили там целую армию москалей и мордвы, теперь не знают, куда гнать полоненных...

Девка тупо всхлипывала. Следователь и сам был из кацапов, потому вворачиваемые им украинские словечки звучали смешно и неубедительно. "Домирковувоволася" - вот чудик гнилозубый. А еще из интеллигенции.

- Ты скажи, кто заставил. Жалко ж тебя, дурочку, - следователь сердито мигнул Миколе.

Грабчак постарался рявкнуть грубее, как учили на курсах по допросу:

- Да что с ней говорить, пан следователь? Отдать шкуру комсомольскую в подвал, там Стецко из нее клещами правду мигом вытянет. Ноготочек за ноготочком повыдерет, потом на "козла" посадит...

- Жалко. Молодая ведь совсем, - вздохнул добрый следователь. - Пан Стецко привык девушек изнутри рвать, замучает что ту муху.

Девка всхлипнула чуть громче.

- Чего ты там? Ясней говори. Да не бойся, в подвале дней десять посидишь, потом выпустим, - подбодрил следователь.

- Я напишу, - прохлюпала девка.

Микола сдержал вздох - это сколько ж здесь еще торчать? Может, в погреб слазить, соленых огурцов к ужину набрать? Вроде, добрые огурцы. Ведро там есть...

- Пиши, - оживился следователь. - Адреса, фамилии, кто агитировал, откуда сводку взяли. Сейчас бумагу и карандаш дам...

- У меня своя есть. Только я адреса не всех знаю... - девка тяжко поднялась с табурета, шагнула к этажерке. Видимо машинально подняла сброшенную на пол кружевную салфеточку, зачем-то отодвинула от стены хлипенькую этажерку, сунула в щель руку...

Микола, занятый мыслями о ведре и огурцах, сразу не сообразил. Зато следователь, взвизгнув, кинулся к девке - та уже держала в руке РГД - граната была давешняя, на рубчатой оборонительной "рубашке" краска подоблезла.

- Отдай, сучка! - следователь пытался вырвать или выбить гранату, девка, еще больше ссутулившись, вывертывалась. РГД в ее руках казалась огромной, полудетские бледные пальцы неумело пытались сдвинуть чеку-предохранитель...

- Да стрельни в нее! - опомнившись, заорал Микола и попятился в дверь спаленки.

Растерявшийся следователь попробовал вскинуть пистолет к голове девки, та с ловкостью собачонки цапнула мелкими зубами за кисть, сжимающую "браунинг" - гестаповец, ахнув, отдернулся...

Ох, спаси и сохрани! Граната старая, может и не взорвется?!

Дальнейшее Микола не видел - упал за дверью под стену, пополз прочь от спаленки. Внутри бахнул пистолетный выстрел, заорал кинувшийся к двери следователь... Громыхнуло...

...Когда начала оседать пыль, закричала хозяйка дома. Ее уж и прикладами, и сапогами затыкали - все одно выла истошно...

Неприятностей тогда Микола нагреб - едва унес. Командир батальона чуть зубы не выбил, и, главное, за что? Вовсе не Грабчак ту комнату обыскивал, и откуда ему про гранату знать? Следователь не досмотрел, так его и убило. При чем тут Грабчак? И сам ведь чудом уцелел, да еще все пальцы изрезал, когда осколки разбитой банки из кармана выгребал. Загубил шинель, конечно.

Лицо безумной девки взрыв гранаты пощадил - ниже всё расковыряло, а рожа конопатая целехонька. Сидела мертвая девка у стены, глаза открыты, смотрят... И та богопротивная пустота в них, словно видит мертвячка что-то... Вспоминалось потом, шоб ей... И пулеметчик тот, что давным-давно на восток шагал, и девка дурная, и другие... Неверующим, самогубцам и жидам в рай дороги нету - то Микола давно знал. Так на что они смотреть могут?

Понизили, перевели в охранную роту. Пути у Сортировочной охраняли. Мерзнешь каждый день и прибыли никакой...

Потом Микола догадался, что ему повезло. Поспокойнее здесь, у станции, было. А подальше от Житомира, ох, как партизаны активничали. Считай, в каждом районе по отряду, а уж севернее... Чуть ли не бандитские дивизии в лесах орудовали, болтали, что из Москвы им даже танкетки на парашютах сбрасывают.

К Рождеству навестил отец, привез гостинцев, корил, что родителей сын вовсе забыл, не шлет домой ничего. Микола отговаривался строгой службой - о том, что из вагонов "утряска" по случаю организовывается, упоминать не стал. Зачем родителям гроши? Все одно старые, своё отжили.

К весне немцы что-то заподозрили - на допросы вызывать стали. Вроде, что такого - эшелоны так и прут, ну, на ящик или коробку поменьше доедет, - велика ли разница? Что за крохоборская нация? Готовы расстрелять за консервы паршивые.

Поразмыслив, Грабчак написал два рапорта, изъявив желание уйти в "боевое подразделение на перший край боротьбы с большевизмом".

После месячных курсов попал в другой батальон, отправили в сельский гарнизон, но спокойный. Подразделение числилось серьезным, в резерве держащимся. Среди прочих и хлопцы из расформированного 201-го шуцманшафт батальона[24] служили. Ох, и повидавшие жизнь люди, знающие, политически подкованные. Присмотрелись, в свой гурт[25] допустили. Микола, как самый молодой, понятно, при постоянной заботе оказался: сбегай, подай, принеси. Пили, конечно, много. В селе по всем хатам подряд шли: выставляй "четверть" с закусью, небось, не москалей или германцев угощаешь, своих защитников кормишь. Село было большое, сознательное. Лишь пара хат сгорела невзначай - так за глупость и жадобу бог непременно накажет.