August Flieger - Чужой 1917 год

Неожиданно меня прорвало:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, — сами собой шептали непослушные губы. — Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. АМИНЬ! — Сказал и, не открывая глаз, медленно перекрестился…

Отпустило…

В голове всплыла глупая фраза из известного фильма 'Вот, что крест животворящий делает!'.

Переждав неожиданные последствия своего вынужденного мнемонического кретинизма, я осторожно спустился с крыльца и, пройдя с десяток шагов, с облегчением присел на завалинку.

— Фу-у-ух. Эвона, как меня торкнуло…

— Я прошу прощения, но мне показалось, что вы что-то сказали? — неуверенный ломающийся голос прозвучал совершенно неожиданно.

Я повернул голову, пытаясь разглядеть говорившего. В воротах стоял высокий нескладный молодой человек в форме с погонами вольноопределяющегося. Обмундирование топорщилось на нем, в полной мере олицетворяя идиому 'как на корове седло'. Маленькие круглые очки-велосипеды на носатом веснушчатом лице усиливали впечатление общей несуразности.

— Э? Да… — только и смог выговорить я.

— Ах, простите! — он подошел ближе, смешно по-птичьи переставляя ноги. — Мы, кажется незнакомы. Засим, разрешите представиться. Комаровский Григорий Сергеевич вольноопределяющийся при штабе полка.

— Очень приятно! Прапорщик фон Аш Александр Александрович, — я сделал попытку встать, чтобы поздороваться, но был остановлен собеседником:

— Сидите-сидите! Мне показалось, что вы чувствуете себя не совсем хорошо!

— Спасибо, — я, с облегчением плюхнулся обратно.

— Собственно говоря, господин прапорщик, меня направил к вам мой непосредственный начальник — полковой адъютант. Доктор доложил, что ваше обмундирование утрачено в результате боевых действий. Я вызвался оказать содействие. — Комаровский извлек из-за спины доселе невидимую пухлую полевую сумку, расстегнул ремешок и с заметным трудом вытащил тетрадку в картонной обложке. — Вы позволите?

— Присаживайтесь!

— Благодарю! — он по-сиротски примостился рядом, раскрыл тетрадку на чистой странице заложенной карандашом. — Итак, вы не могли бы поведать мне все подробности происшедшего?

— В каком смысле?

— В прямом. Ваш рассказ станет основой для разъяснительной записки об обстоятельствах приведения в негодность действительного обмундирования. На основании данной записки, вам выдадут внеочередные 'мундирные'. Военная бюрократия, так сказать.

— Ну что ж… Я не очень хорошо помню произошедшее, но… — и я принялся рассказывать.

Выслушав краткое изложение происшедшего, Комаровский попросил рассказать поподробнее, то и дело, задавая наводящие вопросы. При этом он непрерывно чирикал карандашом в своем 'кондуите'. Обессиленный, я почти не сопротивлялся и лишь под конец вежливо спросил — неужели получившийся рассказ на пять страниц необходим для соблюдения всех формальностей.

— Ну, что вы! — мой собеседник смущенно улыбнулся. — Для отчетности мне бы и трех строк хватило. Дело в том, что я в некотором роде, летописец полка. Записываю все важные события или занимательные происшествия. А ваше чудесное спасение вполне достойно быть занесенным в анналы. Я, возможно, несколько злоупотребил вашим вниманием, но поверьте — это же живая история.

— М-да… — я не нашелся что ответить. Все сказанное вольноопределяющимся было столь искренне и непосредственно, что я даже раздумал возмущаться. — Григорий Сергеевич, а давно ли вы ведете свою хронику?

— В полку я менее полугода, однако, мои записки пополняются ежедневно. Собственно, записи я начал вести с самого первого дня войны, еще, будучи студентом. — Комаровский поправил очки. — Я просто почувствовал, что должен непременно составить отчет о столь тяжком для отчизны времени.

— А где вы учились?

— Историко-философский факультет Московского университета. Я верю в свое призвание и в действующую армию пошел, дабы стать непосредственным участником событий. Вот посмотрите, — вольноопределяющийся достал из своей сумки кипу тетрадок. — Общий ход военных действий, мои размышления о судьбе отечества, жизнь в тылу. А вот тут уже фронтовые записи.

— Любопытно. Григорий Сергеевич, не могли бы вы одолжить мне для первичного ознакомления хотя бы вот это? — я взял из его рук тетрадку с надписью 'ВОЙНА. 1914-1915-1916'.

— Да-да, конечно! — собеседник аж покраснел от смущения. — Буду рад.

— Премного благодарен.

— Прошу прощения я, кажется, отнял у вас много времени. Впрочем, меня наверно и так уже ищут. — Вольноопределяющийся стал судорожно засовывать свои тетрадки в полевую сумку. — Ах, да! Я готов забрать ваши документы для зачисления в полк и соблюдения всех формальностей. Завтра же вы сможете получить у полкового казначея казенные средства на приобретение обмундирования и снаряжение, а как только доктор сочтет возможным — будете представлены командиру полка и офицерскому собранию.

— Извольте.

Когда утомительный, но неожиданно полезный посетитель ушел я, сняв сапоги, расположился на кровати с заветной тетрадкой в руках. На потрепанных, исписанных трудночитаемым почерком листах была масса так необходимой мне сейчас информации.

Эдакая игра 'Что? Где? Когда?' с самим собой.

Итак…

Кампания 1914 года почти сразу же пошла по совершенно иному сценарию — гораздо более благоприятному, чем в нашем варианте истории.

Восточно-Прусская операция до поры до времени шла в колее, знакомой всем по школьным учебникам: Русская 1-я армия наступает в Восточной Пруссии севернее Мазурских озер, отрезая основные силы германской армии от Кенигсберга. 2-я армия наступает из Польши, западнее тех же Мазурских Озер, с целью недопущения отхода немцев за Вислу. Однако Ренненкампф, который командовал всем Северо-Западным фронтом (А не 1-ой Армией, как у нас), подгоняемый регулярными животворящими пинками из Ставки, повел операцию в темпе presto allegro, отличившись при этом жесткой скоординированностью действий обеих армий.

Итак! Германская 8-я армия после Гумбинен-Гольдапского сражения с 1-ой русской армией, была развернута на юг, против 2-ой армии. В моем родном мире, из-за задержки продвижения 1-ой армии на 2 дня эта авантюра окончилась для немцев удачно. Здесь же…

Остановка русского наступления в Восточной Пруссии была, но на деле оказалась гроссмейстерской паузой, сопровождаемой изящной дезинформацией о невозможности дальнейшего продвижения.