Борис Батыршин - День, который не изменить

Бивак яковлевских егерей оказался пуст, и было видно, что оставили его в крайней спешке. Стояли сцепленные оглоблями телеги, между чёрными проплешинами кострищ разорённые навесы, шалаши, кое-где – забытые палатки, брошенные.

Заросли кустов, раскинувшиеся впереди, занимала русская пехота. Оттуда неслась ружейная трескотня. Разглядеть можно только задние шеренги; время от времени между ними лопались гранаты, давая небольшие облачка белого дыма.

– Чего ждём? – Мишка дернул приятеля за рукав. – Пошли к телеге, оттуда и посмотрим!

Телегу Витя узнал – за ней они прятались в прошлый раз. Даже свёрнутые палатки и связки кольев остались на месте. Рядом знакомое кострище; вот чурбачок, на котором сидел прапорщик, а там они хлебали кулеш… Даже котелок сиротливо висит на жерди.

Телега давала какое-никакое, а укрытие, и Витька почувствовал себя увереннее. Он неплохо подготовился к вылазке – никаких бермуд и футболок, плотные походные штаны, берцы, серая куртка на пуговицах. За спиной брезентовый рюкзак: Серёжин-старший когда-то ходил с ним в походы. В рюкзаке кейс с квадрокоптером и прочий инвентарь: пульт дистанционного управления, запасные батареи, ноутбук. Мишка, снова облачённый в домотканые штаны и рубаху, волок на плече черную капроновую сумку. В сумке были: термос, двухлитровая бутыль «Святого источника», пакет пряников и аптечка – несколько индивидуальных пакетов и тюбик «Спасателя». Кто знает, как обернётся дело, может, и задержаться придётся? О заряде гаджет-детектора можно не беспокоится: аккумулятор полон, да и резервная батарея в наличии.

Мишка вытащил из сумки бинокль – двдцатикратник, встал в полный рост на телеге и принялся обозревать окрестности. Вид у него был чрезвычайно важный: будто это он, Мишка Сугорин, руководит войсками, а вовсе не его тёзка, князь Михаил Илларионович Кутузов.

Нет, это решительно никуда не годится!

Витька дёрнул приятеля за штанину, да так, что тот кубарем полетел на дно телеги.

– Ты что, офонарел? – прошипел Мишка, потирая ушибленный локоть. – Я из-за тебя чуть бинокль не расколотил!

– Лучше бы ты башку себе расколотил! Встал тут, как памятник… Не видишь – сюда идут?

К брошенному биваку приближалась пехотная колонна – примерно рота, прикинул Витька, человек двести. За ними пылят другие роты – наверное, выдвигается из резервов свежий батальон. Пропылённые, зелёные с красными воротниками, мундиры, белые панталоны. Ранцы, шинельные скатки через плечо, кивера, украшенные латунным изображением гренадки с горящим фитилём. Над строем колышется щетина штыков.

– Егеря? – шёпотом спросил Мишка. – Наши?

– Нет, у егерей мундиры целиком зелёные. А это обычная линейная пехота, даже не гренадеры. У тех кивера с султанами, а у этих – только репейки. Видишь, маленький кругляш спереди, на кивере?

– Ясно… – разочарованно вздохнул приятель. – а я думал, они где-то здесь…

Колонна поравнялась с телегой, офицер скомандовал привал. Солдаты устраивались на отдых: скидывали ранцы, снимали скатки, составляли в пирамиды ружья.

– Давай спросим про Яковлева, а? – предложил Мишка. – Если что, снова наплетём про папашу профессора. В тот раз поверили, и сейчас прокатит! Не может быть, чтобы офицер не знал…

Витька почесал кончик носа.

– Вполне может и не знать. А может и послать подальше. Они же на нервах, в бой идут, а мы – с расспросами…

– Ну и пошлёт, с тебя что, убудет? Или хочешь отсюда квадрик запускать? Вот тогда нас точно не поймут.

– А если он спросит, зачем нам Яковлев – что ответим?

– Что-что? Скажем как есть. Бродили ночью по лагерю, познакомились с русским прапорщиком, разговорились, и вот, теперь волнуемся за его судьбу.

– Неудачное время вы нашли для прогулок, джентльмены! – поручик Леонтович был озадачен появлением необычных визитёров.

– Неровён час, ядро залетит, маменьки ваши убиваться будут. Шли бы в тыл, а уж после сражения разыскивайте, кого угодно. А я помочь вам не могу, ибо не в курсе. Наш Брестский пехотный полк стоял на правом фланге, и теперь нас двинули сюда, на помощь Двадцать Седьмой дивизии.

Вот, опять, подумал Витька. Он ещё в прошлый раз заметил, что здесь не умеют беречь военные секреты. Первому встречному выкладывают всё: и номер части и боевую задачу! Хотя, будь они французскими разведчиками – что делать с этими сведениями? Рации нет, пока просочишься через русские линии, к своим, обстановка сто раз изменится. Да и какая разница неприятельскому командиру, Брестский пехотный полк против него стоит, или Витебский? Он и сам всё знает – все эти выпушки, петлицы, этишкеты, ясно указывают на воинскую часть. Здесь не привыкли скрываться: в атаку идут в полный рост, перед боем строятся шеренгами, пушки ставят на открытом месте…

– Мою роту отрядили в стрелковые цепи, уж очень вестфальцы давят с фронта на бригаду князя Шаховского. – продолжал поручик.

– Здесь, в Утицком лесу, против неприятеля выдвинут заслон, наши у самого утра перестреливаются с поляками и потерю имеют изрядную.

А ведь прав был Яковлев, решил мальчик, здесь любят иностранцев. Вон как Леонтович разоткровенничался – увлёкся беседой с «британскими туристами», забыв и о роте и о том, что совсем рядом гремит бой…

– Вы советуете нам уйти в тыл, господин поручик? – осторожно спросил Мишка. – Куда нам направиться, чтобы выбраться в безопасное место?

– Ступайте-ка вы, пожалуй, с ратниками. – ответил офицер. Вон они, выносят раненых из линии. Выведут вас к обозу, а там уж наводите справки о вашем знакомце. Ратники много народу перетаскали, может статься, что и знают, где сейчас Двадцатый егерский.

Ребята огляделись. То тут-то там бродили группки по два-три человека – простые мужики с топорами за поясом, будто вышедшие из дому для хозяйственных работ. Они волокли носилки, вели под руки раненых и покалеченных людей, тащили вёдра с водой. Ополченцы, догадался Витька. Только почему-то без оружия, с одними топорами – а ведь на картинках их всегда рисуют с пиками и вилами. А они, оказывается, служат санитарами.

– Смоленские и московские ратники. – подтвердил его догадку Леонтович. – Наряжены выносить раненых из-под пуль, из-под копыт и колес конницы и артиллерии. Главнокомандующий позаботился: в армии, как в хорошем хозяйстве, всё разумно устроено. Солдаты воюют, а если поранило кого – надо скорее беднягу из боя вынести и доставить к лекарям. Вот ополченцы к этому и приставлены. Помогай им бог, люди беззаветные и добросовестные. У иного ядро над головой свистнет, а он только снимет шапку, перекрестится – «Господи помилуй!» – да и продолжит труды. Говорят, за войсками стоит тысяча двести подвод. Туда раненых и сносят, а уж потом переправляют в лазарет. И вы с ними ступайте, нечего вам в первой линии околачиваться!

Дробно ударили копыта: на галопе подлетел ординарец:

– Господин ротный начальник, вам велено повести колонну вон туда. – и махнул рукой в сторону низинки, откуда густо подымались ружейные дымки. – Господин майор Березинский просит: ради Бога, поспешайте, как можете, егерей жмут, и вот-вот опрокинут. На ваш батальон вся надежда!

– Ну всё, юноши, ступайте, не до вас теперь! – поручик кивнул на прощание и заторопился к стрелкам.

– Шинели катай! – донеслось до ребят. Не прошло и пяти минут, как роты одна за другой двинулись. Там, где отдыхали солдаты, землю устилали ранцы – в бой шли налегке, избавившись от всего, что могло стать помехой в штыковой схватке. Только, серые солдатские шинели были перекинуты через плечо; плотно свёрнутое сукно не раз спасала жизнь владельцам, которые после дела находили в нём застрявшие пули. Поручик Леонтович шагал в голове колонны, справа, отсчитывая такт: «левой… левой… левой…»

«Сколько ранцев останется к вечеру невостребованными?» – подумал Витя. Нехитрое имущество погибших разделят товарищи, а бесхозные отныне ранцы навалят в обозные телеги и повезут в тыл вместе с прочим ротным скарбом – «хурдой», как говорил Оладьев. Где-то он сейчас, жив ли?

Трое ополченцев-ратников волокли в тыл носилки с раненым стрелком. Они охотно взялись проводить ребят до обоза – «вагенбурга», как непонятно выразился старший по команде. Это был осанистый дядька с аккуратно подстриженной бородой, одетый, как и другие ополченцы, в серый суконный кафтан и шаровары. На голове – высокая шапка с большим латунным крестом, на котором выбита надпись: «За Вѣру и Царя» и вензель: буква «А» с римской единицей и императорской короной.

За поясом у ратника торчал длинный пистолет, украшенный перламутром. На плече он нёс то, что Витька издали принял за мушкет со штыком. Но оказалось, что это никакой не мушкет: деревянный дрын, которому придали вид ружья с прикладом. Ни ствола, ни замка не было в помине; вверху дрын заканчивался грубо выкованным острием самого зловещего вида.