Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза"

Очень много кого. Все же времени у меня подумать было более чем достаточно. И что я делал неправильно, я понял еще до посещения электростанции Усть-Карони. Конечно, можно, как в старом фильме говорилось, забрать этот брак и выдать жителям России другой. Что я, собственно, и проделал уже несколько раз. Главное – я понял, какое направление будет правильным. Да, и на новом пути могут встретиться разные неприятности, и ошибок я наверняка понаделаю. Но не ошибается лишь тот, кто не делает вообще ничего. А мои будущие ошибки – они будут поправимы. Потому что за три предыдущие жизни я многому научился. И самый качественный урок мне преподал Владимир Ильич – который Ленин. Простой и каждому доступный: когда ты занят любой проблемой, для успешного ее решения главное – не стать "верным ленинцем".

А я – я уж точно им не стану.

Кузька Мохов задумчиво поглядел на лошадь. А немного ошалевшая от известия Евдокия, проводив взглядом уносившую городскую девицу повозку, робко спросила:

– Сосед, огород мой завтра пахать будем?

– Давай уж завтра – согласился Кузька, все еще не до конца поверивший своему счастью.

Странному, удивительному счастью. Утром в слободу на повозке с большими колесами приехала барышня, вызвала Евдокию и, посулив три рубля, увезла ту в соседнюю станицу. А там, по словам Евдокии, сразу направилась в очевидно известную ей хату и с порога стала торговать у хозяина какую-то "старую кобылу". Причем торговалась так изрядно, что кобылу казак отдал всего-то за четвертной билет. Дуня говорила, что ее-то позвали кобылу сию посмотреть и недостатки отметить, но девица та как будто кобылу сама не один год обихаживала – столько о ней знала. И уж наверное поболее бывшего хозяина: когда все они вернулись в слободу, девица позвала уже Кузьку, сказала, что лошадь ему отдается – за что он должен будет огороды Димке и Евдокии вспахать только, и добавила, что кобыла жеребая, так что следить за ней нужно будет усердно. И что жеребенка заберет потом писатель из Царицына, при котором девица в секретаршах состоит.

Затем выдала ему, Дуне и Димке по цельному червонцу, добавила, что к осени им еще изрядно денег добавят – но за то всем троим нужно будет книжки прочитать. Разные – девица каждому книжки эти и выдала. Причем самому Кузьке – сразу две.

Делить лошадь на три огорода Кузьке не хотелось, но девица предупредила, что и сама проверять будет, и хозяин ее – который писатель стало быть – заглянуть не поленится. И еще сказала, что всё это счастье "только в этот год таким маленьким будет", а после писатель этот желает всех троих в работу взять, и платить будет… Димка после сказал, что столько в заводе французском только мастера получали.

Врать-то все горазды – только Евдокия, лошадку получше посмотрев, сказала что кобыла-то – из чистокровных битюгов будет, и честная цена ей точно за полста рублев. Да и то потому как необихоженная, худая: кормлена плохо – но ежели подкормить да вычистить, то и сотню на ярмарке за нее запрашивать не стыдно будет.

Ну да подкормить чем – найдется: от павшей лошадки сена осталось – на все лето хватит даже и без выпаса. А пахать – вон, Димка-то рукастый, походит за плугом: огород всяко невелик, за день справится. Упряжь – да чего ее жалеть-то! Зато на зиму прокорму хватит…

Отправив соседа обустроить лошадку в стойле, Кузька взял в руки первую из двух выданных ему книг и по слогам прочитал вслух название: "Наставление офицеру-квартирмейстеру по обустройству пехотного полка в заштатном городе по месту дислокации".

Насчет "свадьба – завтра" я конечно немного погорячился. Пока Григорий Иванович съездил домой за супругой, пока я научился ходить все же без посторонней помощи – прошло почти две недели. А потом – "в мае жениться нельзя – всю жизнь маяться придется", так что пришлось еще три недели ждать. Сама же свадьба, которую мы провели первого июня в Спасо-Преображенской церкви, была весьма скромной: дед провел среди местного батюшки воспитательную работу по поводу "немочи брачующегося", так что официальная часть заняла минут пятнадцать, а праздничный "пир" был устроен очень "семейный" – из "посторонних" на нее была приглашена только Лера Федорова. И даже не столько приглашена, сколько напросилась – но подарок она преподнесла воистину царский. Даже два подарка, если отдельным считать пахнущий свежей краской томик "Волшебника" с цветными иллюстрациями. Но главным подарком был "УндервудЪ" с латиницей: Дина английского языка не знала (а греческий или даже латынь – плохая ему замена при записи сказок – ну не по буквам же диктовать!), и я как-то пожаловался Лере на отсутствие машинки с импортными буквами. О машинке с кириллицей я знал (по прошлому разу) и даже имел в виду ее купить – но вот где взять "неадаптированный вариант", даже не догадывался.

За прошедший месяц с лишним я, кроме подготовки к свадьбе, занимался и другими делами – главным образом одним, если так можно выразиться, делом. В свое время Великий Пролетарский Вождь выдвинул основной тезис, которому беспрекословно следовали все поклонники марксизма, причем не только в России. Величайшей ошибкой, говорил Ильич, было бы думать… Правда, он потом еще какие-то слова добавил, но соратникам Ильича и этого было вполне достаточно. Они и не думали – но я-то верным ленинцем не был! Поэтому только и делал, что нарушал предписание Ильича – то есть думал. Думал о будущем.

Вариантов этого будущего вырисовывалась масса. Самым простым в имплементации был вариант зарабатывания нескольких миллиардов денег, покупки какой-нибудь банановой республики и построения в ней окончательной победы коммунизма для меня лично и всей моей семьи. Как и где поднять пару-другую миллиардов, я знал – но чувствовал, что это будет неправильно. Не потому, что этот "персональный коммунизм" у меня не получится – как раз наоборот, его-то выстроить проще простого. А затем в очередной раз тяжко переживать, наблюдая как Россия превращается в забитую колонию – нет уж, увольте!

Варианты с сохранением каким-либо образом монархии я не рассматривал: Коля номер два свое каждый раз получал совершенно заслуженно (причем дважды – и, к сожалению, с моей подачи – вообще умудрялся отделаться легким испугом). Строить "прогрессивный капитализм" – вот уж нафиг! Построить-то я его построю, но плодами строительства пользоваться будут совсем посторонние мне люди, а мне оно надо? Коммунизм же имени товарища Ленина – это вообще полная задница…

Правда, оставался еще один вариант. Причем, кстати, вариант, уже проверенный на практике и доказавший свою жизнеспособность. Как там было-то? Этот кусок я наизусть помнил:

"Господь одарил нас благословенными землями, богатыми водами и сильным, смелым, трудолюбивым народом, но тяжкое бремя творения счастья народу он возложил на нас. Иные нас проклянут, иные опорочат наше имя. Но во имя счастья, бремя которого возлагается на наши плечи, мы с гордостью понесем сей крест. И донесем его, ибо кому же еще его Господь может его доверить? А обмануть доверие Господа – суть грех страшнейший" – так было написано на семидесятой странице личного дневника Карлоса Антонио Лопеса. Жестокого парагвайского диктатора и, понятное дело, вора и коррупционера. Человека, личной собственностью которого за годы правления стало больше половины страны, человека, просто не желающего различать личное и государственное имущество. Человека, за двадцать лет правления которого население этой беднейшей страны выросло втрое, а уровень жизни населения превзошел американский. Жесточайшего диктатора, объявившего о всеобщей амнистии и выпустившего из тюрем всех своих политических противников. Тирана, которого буквально боготворило все население страны…

Через пару лет после его смерти финансируемая британцами и американцами война с Бразилией и Аргентиной (и англосаксы платили вовсе не парагвайцам) привела к тому, что этого населения с явно рабской психологией просто не стало: его убили. Всё население убили: противники не оставили в живых ни одного мужчину старше десяти лет, а из полутора миллионов парагвайцев в живых осталось около двухсот тысяч. Из которых мужского пола – только двадцать восемь тысяч малых детей. Все остальные погибли – в боях погибли, потому что с бразильцами и аргентинцами воевать шли и женщины, и даже дети.