Олег Таругин - Комбат. Вырваться из «котла»!

– Степаныч, а почему ты все время говоришь ДОЛЖНЫ? – От волнения младший лейтенант с трудом выговаривал слова, отчего его речь была похожа на скрип старого репродуктора. – Объясни?

– Невнимательно слушаешь, Витя. Я ведь сказал: мы УЖЕ изменили известный мне ход событий. Белостокского котла не было, да и Минский теперь под большим вопросом. Видел, как костяшки домино валятся, если их на ребро поставить и крайнюю толкнуть?

Зыкин молча кивнул, всем своим видом показывая: только не останавливайся, говори!

– Вот так и в нашем случае. Только мы не одну костяшку подтолкнули, а сразу несколько. Сначала утром 22-го, когда не дали немцам нас в казармах сжечь и пограничников предупредили, затем в последующие дни, когда их на дорогах в засады ловили и мосты уничтожали и, наконец, когда не позволили им с ходу взять Волковыск и замкнуть колечко. Понял? Добро, продолжаю: зимой немцев остановят под Москвой, взять которую у них, разумеется, не выйдет. Киев мы потеряем. Удержать Крым тоже не удастся, хотя для этого из-под Одессы будет переброшена Приморская армия, а сам город сдан румынам. Ленинград окажется в блокаде, стоившей городу больше миллиона умерших от голода, холода и болезней мирных жителей. Но уже в 42-м мы добьемся первой серьезной победы под Сталинградом, где теперь уже в нашем котле переварится целая армия, командующий которой, генерал-фельдмаршал Паулюс, попадет в плен. В 43-м должен состояться перелом в войне, грандиозная танковая битва под Курском, где мы окончательно сломаем вермахту хребет. После этого каток войны, постепенно ускоряясь, двинется в обратном направлении, с востока на запад, а не наоборот, как сейчас. Сначала по оккупированной противником территории СССР, затем – по Восточной и Западной Европе, Пруссии и так до самого Берлина.

Кстати, касательно генерал-лейтенанта Карбышева и твоего недавнего вопроса насчет «второго раза». После замыкания Белостокского котла Дмитрий Михайлович вместе со штабом попал бы в окружение, а в августе был захвачен в плен. Всю войну немцы держали его в концлагерях – потом объясню, что это такое. Но он не сдался и не сломался, все годы будучи главой сопротивления. Когда наша победа была близка, фашисты показательно казнили его. Страшно казнили – после зверских пыток вместе с полутысячей других пленных вывели раздетыми на февральский мороз и поливали из брандспойта ледяной водой, пока все они не замерзли насмерть. А командир он очень толковый, профессионал высокого класса, чуть не все войны прошел, начиная с Русско-японской. Вот потому я и не мог допустить, чтобы история повторилась. Хорошо, что он спасся, надеюсь, еще надерет фрицам задницу, и не раз.

– Дальше рассказывай! – Мамлей снова сделал резкое движение, поморщившись от боли.

– Дальше? Дальше человек выйдет в космос. И первым космонавтом Земли станет старший лейтенант Советского Союза Юрий Алексеевич Гагарин.

– О войне, дальше, о войне! – почти выкрикнул особист, похоже, пропустив мимо ушей слова о выходе в космос.

Кобрин усмехнулся:

– Понимаешь, Витя, в том-то и дело, что теперь ничего не предопределено. В той истории, которую я знаю, 9 мая 1945 года в Берлине была подписана безоговорочная капитуляция фашистской Германии. Ну, в смысле будет. И этот день навеки стал одним из наших главных праздников, Днем Победы. А теперь? Кто его знает, Вить. Может, мы и раньше Берлин возьмем, а может, и нет. – Капитан устало замолчал, перевернувшись на спину и прикрыв глаза.

В общих чертах он Зыкину ход войны обрисовал, дальше пускай сам думает, о чем спрашивать.

– Сорок пятого?! – ахнул Зыкин. – Так долго?! Но… как же это?! Твою же мать… Это ж сколько народа за четыре года-то полегло, миллионы, наверное.

– Почти 27 миллионов, большая часть – мирные жители, – тихим голосом ответил Сергей, хоть лейтенант не столько спрашивал, сколько разговаривал с самим собой.

– Сколь… сколько?! Врешь! Не может такого быть!

Кобрин приподнялся на локте, внимательно взглянул товарищу в глаза:

– Может… к сожалению. Зачем мне тебе врать? Ты мое отношение к павшим знаешь, сам ведь видел – пока была возможность, требовал, чтобы всех, до последнего бойца, в списки потерь заносили. – Сергей прихлопнул ладонью по полевой сумке. – Тут они, все при мне. А остальных… остальных мы тоже не забудем, всех поименно вспомним. В моем батальоне пропавших без вести не будет! А потери? Так для того мы с тобой и воюем, лейтенант, и приказы нарушаем, трибуналом рискуя, чтобы эту страшную цифру уменьшить. Хоть ненамного, но уменьшить, понимаешь, Витя?

– Да, – глухим голосом ответил Зыкин, переводя дыхание. Дышать со стянутой бинтами грудью было нелегко, но он уже почти привык.

Оба командира замолчали, погрузившись в размышления, каждый в свои.

Молчали долго. Зыкин, устало прикрыв глаза, переваривал пугающую информацию, по профессиональной привычке стараясь поймать капитана на несоответствиях и логических нестыковках, но ничего не получалось. Да и не особо хотелось, если честно. Самым страшным оказался тот факт, что он однозначно ВЕРИЛ товарищу. Хотя нет, самым страшным все-таки была озвученная комбатом цифра. «Двадцать семь миллионов, – в который раз мысленно проговорил контрразведчик. – Двадцать семь. Но нужно ведь что-то делать, товарищ Сталин должен об этом узнать!» И тут же грустно усмехнулся про себя, представив ироничный взгляд Минаева, реши он ему об этом сказать:

«Серьезно? И кто нас с тобой слушать станет, Вить? Доказательств-то нет и быть не может, только слова. А слова в подобной ситуации недорого стоят. Сам понимаешь, где мы с тобой окажемся, если начнем говорить, что знаем будущее…»

Будущее? Так, стоп, вот именно, что будущее! И капитан его определенно знает! С точностью до отдельных дней! Как же он раньше не догадался! Получается…

Зыкин взглянул на товарища и неуверенным голосом задал, наконец, тот вопрос, которого комбат ждал давным-давно:

– Ладно, допустим. Понятия не имею, откуда тебе все это известно, но допустим. А… сам-то ты кто?

– Ну, наконец-то! – невесело хмыкнул Кобрин. – А то у меня уже скоро комплекс неполноценности разовьется, мол, никому я не интересен. Знаешь, Вить, после всего случившегося мне в принципе уже все равно, как ты мои слова воспримешь. Думаю, нормально, поскольку далеко не дурак и анализировать умеешь. Так что отвечу прямо. Я – капитан Сухопутных войск Земной Федерации, командир штурмовой роты Сергей Викторович Кобрин (про обучение в Академии Генштаба он решил на всякий случай промолчать). Ничего страшного не сказал, верно? Кроме непонятного тебе термина «Земная Федерация»? Но основная проблема, Вить, в том, что я из будущего. И между нами почти две сотни лет. Вот такая закавыка, товарищ младший лейтенант. И думай обо мне, что хочешь, но все это – истинная правда. Слово офицера.