Дмитрий Дюков - Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»

— Да пусть какие хошь морды воротят, лишь бы деньгу платили, — радовался прибыткам казначей.

Приказчик, направленный в Ярославль, также вернулся с хорошим результатом. Все угличские товары оказались проданы, да куплено немало из потребного для княжеского обихода.

Запустив в начале февраля две перегонные чугунные реторты для очистки свинца, я испытал немалую радость. Извлечение попутных примесей из металлов в условиях конца шестнадцатого века могло принести значительные барыши. Первым делом мы отогнали из нескольких пробных пудов свинца летучие примеси, а именно цинк и сурьму. Наш перегонный аппарат получился достаточно примитивным и не герметичным, от чего изрядная доля извлекаемого испарением металла окислилась. Но и полученный окисел, жирноватый белый порошок, оказался весьма ценным и дорогостоящим продуктом — белилами.

Следующим этапом я применил кустарный, знакомый мне ещё со времен дикого капитализма способ извлечения серебра из свинца. В неочищенное сырьё, расплавленное в ванне, высыпался истолченный в порошок цинк, а всплывавшая пена снималась продырявленным по типу дуршлага черпаком. Путём ряда последовательных операций из двух десятков пудов свинца извлекли более трёх гривенок серебра. Полученный драгоценный металл соответствовал по весу монетам номиналом в девятнадцать рублей с копейками, в то время как угар исходного продукта и стоимость переработки составили бы от силы четыре алтына с пуда. Учитывая продажную стоимость цинковых белил, выходило, что свинец нам достаётся даром.

Как раз когда я пребывал в лёгкой эйфории от нахождения быстрого источника дохода, ко мне пришёл Бакшеев.

— Сынов из десятных грамот не выписывают, да ещё воевода озлился, да за крестьян сбегших недоимки требует сполна внести, а с каких прибытков платить? — сообщил хмурый воин.

— Так они же из служивых не уходят, мы их в Угличе поверстаем, — полученный детьми Афанасия запрет на переезд меня удивил.

— Вот посему им и отказ. Бают, в позапрошлых летах указ вышел, чтоб во владычные или удельные дворяне не писаться до полной отставки. Кто ж её даст-то, безруких да кривых бывало из повёрстанных не выписывали. Пока царю челом не ударишь, в разрядах дьяки не почешутся.

— Серебра тебе дам, выплатят твои сыны подати, — постарался успокоить я рязанца. — Почему ж с дворян требуют то, что крестьяне не доплатили?

— Со стародавних времён так заведено, ещё от прадеда твово, государя Ивана Васильевича. Что вотчинники да поместные перед казной ответ держат за недоимки пашцев, кои за ними жительствуют, — прояснил ситуацию Бакшеев. — Хоть сдаётся мне, не ладно сие. В вотчине над старожильными страдниками волоститель полный господин, восхочет — на иное место свезёт, аль, за ради Христа, на волю отпустит. Помещик же в своих крестьянах не волен, они не ему — земле крепки.

В местных отношениях между государством с одной стороны, дворянскими и церковными землевладельцами со второй и тяглым населением с третьей мне разобраться было крайне непросто. Помимо писаных законов, имелись царские указы, большинство из которых никто сроду не видел, но краем уха что-то о них слыхивал, да всё это накладывалось на сложные традиции и обычаи. В общем, русские поземельные и лично-обязанные отношения завязались в гордиев узел не чета фригийскому.

Как раз в тот момент, когда я размышлял о необходимости хоть как-то систематизировать царские указы, мне доставили один из них, совсем свежий. В этот раз «царь указал и бояре приговорили» к тому, чтобы угличская шерстяная ткань торговалось штуками только в пределах удела, а на остальной территории страны — только оптом и исключительно в руки купцов суконной сотни. Да уж, встревоженные конкуренты, по всей видимости, имели крепкую поддержку в высших эшелонах власти. К сожалению, об условиях, которые мне могли предложить новоявленные скупщики-монополисты, я догадывался, даже их не читая и не слыша. Как минимум меня непременно постараются ограничить в продажной цене и в количестве произведённого сукна. Мануфактура по переработке шерсти, в которую вложили огромное количество усилий, становилась практически ненужной. Конечно, можно было бы бить челом царю Фёдору Ивановичу и просить о помощи боярина Бориса Фёдоровича, но что-то мне подсказывало, что указ этот появился при их участии и совершенно неспроста. Стоило подумать, как обойти это крайне несвоевременное царское постановление.

Священник, желающий освятить пользующуюся дурной славой постройку, нашёлся далеко не сразу. После долгих уговоров и щедрого пожертвования согласился настоятель Алексеевского Успенского монастыря, расположенного у самых городских валов. Этот монах несколько раз обошёл с пением псалмов и размахиванием кропилом вокруг опасной избы, прежде чем решился войти в дверь нашей химической мастерской.

Проведя обряд внутри, он наставительно заметил:

— Икон-то пошто в углу не повесили? Под Божьим взором, поди, бесовщина б так не разгулялась.

Замечание святого отца я принял во внимание. Помимо дополнительно устроенных печей с широким горном, только внутри которых теперь разрешено было проводить опыты, в красном углу развесили образа с ликами Спасителя и Богородицы. Посоветовавшись с Тучковым, мы решили в случае всплеска диких слухов о княжеской лабораторной избе в очередной раз провести освящение. Если б и это не помогло успокоить народ, то пришлось бы посылать к Ростовскому митрополиту, ведь священниками, могущими совершить обряд изгнания нечистой силы, распоряжался в нашей епархии только он.

Буквально через день после возобновления работ в химической мастерской в гончарной слободе Углича произошёл крупный пожар. Я помчался туда вместе с Жданом, боясь, что пламя перекинется на находящиеся рядом помещения суконной мануфактуры. К нашему приезду посадский люд уже организовался и вовсю помогал бороться с огнём. Собственно, основных пожарных приёмов имелось всего два — разборка построек вокруг загоревшегося строения и горячие молитвы Николаю Угоднику, иконы которого принесли на пожар и повернули ликом к огню. К счастью, день выдался маловетреным, и пламя, сожрав четыре подворья со всеми постройками, угасло. Несмотря на значительные усилия по разборке окружавших пепелище заборов и клетей, основную заслугу в оборении огненной напасти народ приписал Святому Николаю Чудотворцу. Жильцы сгоревших домов успели спастись и страшно горевали из-за гибели большей части имущества. Ждана я отослал к погорельцам пообещать денег в подмогу да разузнать, каким образом начался пожар. Вернувшись, дядька сообщил, что первой загорелась самая богатая изба, та, в которой дым выводился через крышу с помощью деревянных дымоотводных коробов. По всей видимости, от искры вспыхнула крыша из смолистого тёса. В полностью деревянных городах пожары представляли крайнюю опасность. Явно стоило подумать об организации хоть какой-то противопожарной службы, возложив её для начала на всё тех же городовых стрельцов.

В середине февраля я начал собираться в Устюжну-Железнопольскую. За пару дней до отъезда моим помощникам улыбнулась удача при проведении химических опытов. Возгонкой отходов кожевенного ремесла в солёную воду, с пропусканием потом через полученный раствор углекислого газа, выделенного из обжигаемого известняка, нам удалось получить серовато-белый порошок. После испытания полученного вещества кислотами и водой, скармливания его вместе с куском мяса цепным псам я решился попробовать его на вкус. Если меня не обманывали ощущения, мы выработали обычную пищевую соду. Выпарка оставшегося раствора дала соль с резким запахом, сильно похожую на нашатырь. Оставалось найти способы переработки пищевой соды в обычную и нашатыря в аммиак, чтобы успешно организовывать содовую мастерскую. Этим-то я и поручил заняться Юшке и Стеньке во время княжеской поездки на север удела.

До Устюжны небольшой угличский отряд добрался за семь дней, два из которых потратили на приём челобитных в Городецке. Большинство просьб были связаны со спорами о земельных участках и их границах. Разобраться в них самостоятельно я не мог и оставил все решения до возвращения в Углич. В Устюжне нас встретили довольно приветливо, наш старый знакомый Иван Федотов караулил нашу кавалькаду за двадцать вёрст от города.

По въезде в этот центр северной русской металлургии мне показалось, что запустевших дворов поубавилось.

Устюженский городовой приказчик это подтвердил:

— У нас ныне воз копанины железной в полтора дороже, чем в прошлом годе. В цене работные люди, вот и прибивается народ гулящий.

Этим же днём мы вместе с устюженцами поехали осматривать железоплавильные печи. Одна из них получилась практически точной копией устроенной мною, но вторая вышла изрядно усовершенствованной. На доменной трубе даже виднелось что-то вроде газоуловительного устройства, судя по валящему в небо дыму, не действующего.