Андрей Ерпылев - Расколотые небеса

– Сидите-сидите! – Генерал скромно пристроился в уголке на весьма расшатанном «венском» стуле. – Я так, на минутку.

Он отметил про себя, что на обсуждение-то как раз прерванный разговор никак не походил. Слишком уж взъерошенны были «оппоненты»: раскрасневшийся профессор Кирстенгартен и, наоборот, бледный в синеву академик Мендельсон, которого ученый-помор опять, наверное, довел до белого каления своим показным антисемитизмом, подключаемым к дискуссии тогда, когда иных доводов не хватало. Скорее всего, оба ученых светила опять вцепились друг другу в глотки мертвой хваткой, а добрейший немец изо всех сил пытался их разнять, как всегда, в минуту волнения мешая русскую речь с немецкой.

– Александр Павловитш! – подскочил он на месте. – Зеген зи бите… Скажите им…

– Да-да, господин Бежецкий…

– Господа, – кротко заметил генерал. – Я же сказал, что зашел только на минутку. Ответьте мне на один вопрос и можете продолжать свой диспут.

– Мы слушаем, – первым справился с собой Дмитрий Михайлович.

– Скажите мне только одно: это оно? – ткнул шеф Шестого отделения пальцем в потолок.

Ученые помолчали.

– Учитывая некоторую специфику… – начал Мендельсон.

– Нельзя говорить в один слов… знак… однозначно… – вставил Леонард Фридрихович, мужественно борясь со сложностями чужой речи.

– Да, это переход, – убитым тоном подытожил Агафангел Феодосиевич, обведя взглядом притихших коллег. – Причем необыкновенно обширный и устойчивый, хотя и очень необычный по структуре и частотно-вероятностным характеристикам…

– Вы серьезно, Агафангел Феодосьивич?

Академик выглядел предельно растерянным, словно солдат-первогодок, застуканный дежурным офицером за поеданием под одеялом посылки из дома. В таком состоянии Бежецкий не видел ученого ни разу. И оно лучше всяких слов убеждало в том, что «научники» столкнулись с чем-то из ряда вон выходящим.

В ответ Николаев-Новоархангельский лишь развел могучими ручищами с таким жалобным видом, что его на миг стало жалко:

– Более чем, Александр Павлович.

Александр еще раз взглянул на чертеж устья межмирового канала, в просторечии «входа» (хотя с тем же успехом он мог считаться и выходом): ромб, длина к ширине у которого соотносились как пять к одному, – этакий удар исполинского обоюдоострого кинжала ниоткуда, соединивший два несоединимых в принципе пространства. Недаром многие сотрудники отдела уже свободно оперировали термином «прокол».

Но прокол проколом, а размер самого ромба потрясал – семьсот метров на сто пятьдесят. Целая эскадрилья «Святогоров» могла пройти через него, хоть по четыре в ряд, и самолеты ничем не помешали бы друг другу. Разве что инверсионными следами. «Ледяной» портал, не говоря уже о том, который проделал Полковник, смотрелись на фоне этого исполина просто микроскопическими. Да и исчезать он никуда не спешил, зависнув над деревней Чудымушкино на высоте одиннадцать тысяч метров и величаво игнорируя воздушные течения, перепады давления и прочие метеорологические факторы. Следуй злополучный лайнер чуть правее – никто так и не узнал бы о существовании «дыры в небе». Как выяснилось из расшифровки стандартного «черного ящика» (второй, увы, остался «по ту сторону» и был недоступен), двойник «борта 254» следовал в трагический день с небольшим отклонением от курса, на девяносто процентов совпадающего с обычным для самолетов «Ермак-Аэро» этого маршрута.

А если бы чуть левее… Тогда все было бы еще интереснее – возникший ниоткуда лайнер, скорее всего, в штатном режиме запросил бы посадку, и как повернулось бы дело – сказать не мог никто. Скорее всего, у Александра появилось бы несколько сотен собратьев, имеющих идентичных двойников или неожиданно воскресших для своих родных, подобно генералу Красовскому и князю Цхвартчелли. Увы…

Внешне все выглядело необычно, даже фантастично, но пристойно – возник себе в небе проход в иное пространство и возник – ничего сногсшибательного в этом не было. Согласно теории Мендельсона—Смоляченко, такие проходы должны возникать чуть ли не ежеминутно и по всему белу свету, существуя от нескольких миллионных долей секунды до бесконечности и варьируясь от размера микрочастицы до соизмеримого с диаметром планеты. Слава Всевышнему, вероятность возникновения последних стремилась к нулю, но существовала. Однако все это было внешней видимостью.

На экранах компьютеров, обрабатывающих информацию о «дыре», поступающую с нескольких тысяч разнообразных датчиков, вся кажущаяся стабильность летела к черту, его матери и бабушке заодно.

Края «прокола» просто кипели от бушующей на границе двух миров энергии, причем оставалось непонятно: стремятся они сойтись, чтобы исполинский шрам на теле мироздания затянулся без следа, или, наоборот, разойтись, объединяя миры, соединенные доселе лишь тоненькой перемычкой, в единое целое. В ни на что существующее не похожего монстра. Но сила, удерживающая «прореху» в относительной стабильности, пока что со своей задачей справлялась успешно – колебания границы имели амплитуду всего лишь несколько десятков сантиметров в обе стороны.

И вот теперь академик предъявлял доказательства того, что сила эта действует вполне осмысленно, следовательно, «прокол» имеет искусственное происхождение.

– Возмущения на границах получают противодействие строго в требуемом объеме. Например, там, где граница имеет тенденцию к движению в сторону центра – вектор направлен в противоположном направлении, и, соответственно, наоборот. Мальчишки в данный момент рассчитывают пространственную модель…

– Зачем?

– Проход развернут под некоторым углом к перпендикуляру. Иначе говоря – это не столько дверь в стене, сколько окно в пологой крыше.

– И о чем это говорит?

– О том, что проход рассчитан в основном на проницаемость сверху, из космоса.

Как и подобает подчиненному, Александр встречал «железную леди» у трапа.

Использовать для снабжения «зоны» Самарский аэропорт, лежащий в нескольких десятках километров от Чудымушкино, или даже один из военных, расположенных ближе, было признано нецелесообразным. Чересчур уж специфические грузы пришлось бы им принимать. Поэтому из соображений известного характера перевалочной базой стала давно заброшенная взлетно-посадочная полоса времен Магрибинского конфликта тридцатилетней давности, предназначавшаяся во времена оные для принятия ядерных ракетоносцев, по каким-либо обстоятельствам вынужденных прервать свой трансконтинентальный рейд. Агрессивных магрибинцев, как известно, удалось утихомирить без применения термоядерных боеголовок, а о нескольких сотнях метров заросшей травой «бетонки» в поволжской степи просто забыли. Равно как и о строившихся «на века» ангарах для самолетов и казармах для «обслуги», вместительном топливохранилище, рулежных дорожках и штабелях профнастила, изрядно поржавевшего, но пригодного, чтобы с его помощью за несколько дней превратить полосу в полноценный аэродром, способный разместить хоть полк истребителей.