Владимир Шкаликов - Колымский тоннель

Диверсанты переглянулись и помрачнели.

— А кстати, — Краснов продолжил допрос, — вы как, из власовцев или из эмигрантов?

— Это ваши дела, — ответил старший, опять переглянувшись со своими.

— А все-таки? — Краснову показалось, что он на верном пути.

— Не знаем таких, — был ответ. — И вообще хватит. Давай развязывай, если не хочешь неприятностей.

Сказано было СИЛЬНЫМ тоном. Краснов знал этот тон. Таким тоном на понт не берут. Но кто же они тогда? Может быть, какие-нибудь спецвойска? Тренируются на выживаемость и не считают нужным предупреждать. Таких и одеть могли по-специальному. Да и предупредить могли за эти трое суток… Черт побери, трое суток! За это время без него все зеки могли разбежаться… Однако молодец Краснов, таких спецов повязал, да при Светке…

— Вот что, мужики, — сказал он миролюбиво. — Я вас развяжу, но сначала посмотрю документы. Если в порядке…

— С этого бы и начинал, — засмеялся старший. — А то сразу — к харчам…

Засмеялись и остальные.

Да конечно свои, подумал Краснов, поднимаясь. Вполне симпатичные парни, не заносятся…

Парни носами показывали ему, где брать документы, и даже не пытались пустить в ход свободные свои длинные ноги. Впрочем, против этого он принял меры: подходил к ним, сидящим, сзади, а Светлане велел стоять в стороне с автоматом наготове. Надо было бы послать за документами ее, но сработала ревность, и он ничего не мог поделать: стоял перед глазами целуемый "старатель".

Документы смутили опытного особиста Краснова. Он ожидал найти служебные удостоверения установленного образца, какие-нибудь спецпропуска или мандаты, в крайнем случае — хорошо изготовленные советские паспорта, военные и профсоюзные билеты, всякие справки, которыми должно было снабдить своих агентов ЦРУ. Оказалось же — просто фотокарточки размером примерно семь на десять сантиметров. Это были цветные портреты владельцев, каким-то образом впечатанные внутрь прозрачных пластинок из материала, напоминающего целлулоид, но явно не хрупкого и не боящегося царапин. С обратной стороны каждого портрета было отгравировано или выдавлено три строчки. Первую у всех занимали имя и фамилия. Во второй значилось нечто, как понял Краснов, связанное с работой.

Третью строчку занимало одно слово, хорошо знакомое капитану: "Магадан".

Он увлекся разглядыванием странных карточек и вздрогнул, когда на руки легла тень. Это тихо подошла сзади любопытная Светлана. Окинув ее взглядом, Краснов прыснул.

— Увидел бы тебя сейчас Иннокентий!

— Да уж… Подойти бы не решился.

Накинутая на халат и застегнутая телогрейка была перепоясана офицерским ремнем Краснова. На ремне висел армейский нож. Из подмышки свисал до земли тупорылый автомат с тяжелым диском. Венчали портрет изодранные меховые носки: из правого торчал сбитый большой палец, из левого — оцарапанная лодыжка.

В общем-то бабенка страдала ни за что. Усмиряя собственную жалость, Краснов пошутил:

— Боец! Почему оставили пост? Оправиться!

Она потянулась на ласку, но тут же вспомнила о службе и отступила. Краснов повернулся к задержанным.

— Н-ну, познакомимся. Я — капитан войск НКВД Краснов Василий Александрович. А вы, стало быть…

Старшего звали Такэси Кампай, хотя и намека на что-то японское Краснов в его внешности не усмотрел. Работал Такэси в каком-то Минспросе.

— Что это за организация? — строго спросил Краснов. — Не знаю такой в Магадане.

С действительно японской изысканностью Кампай ответил, что в Министерстве Спроса юмор уважают, и шутка капитана из неизвестной (или неизвестного?) НКВД будет оценена по достоинству.

— Весело шутишь, — оценил Краснов. — Но запомни: с НКВД лучше не шутить.

Белокурого юношу (это его разоружил Краснов под землей) звали Ганс Христиан, и было неясно, что у него имя и что — фамилия. Как, впрочем, и у старшего. Что-то с детства знакомое было в этом имени, но время для воспоминаний выдалось неподходящее, и Краснов не стал напрягаться.

— Что такое СТВ? — спросил он Ганса, и юноша, приняв начатую старшими игру, с улыбкой ответил, в очередной раз сдувая комара:

— Служба Точного Времени, капитан-хозяин!

Задиристый тенор по имени Иван Лапонька служил в каком-то Рескосе, который оказался Релейной Скоростной Связью страны Лабирии.

— Скажи еще, что ты в Лабирии не бывал, — добавил задира, и все они заржали. — Ну, развязывай!

Краснов, чтобы скрыть растерянность, повернулся к пленным спиной и, строго указав на них глазами своему вооруженному бойцу, отошел в сторону. Мысли разбегались. А когда он вышел на обзорную площадку перед тоннелем, разбежались и глаза.

Да, вокруг были знакомые сопки. Да, стояло "бабье лето", и завтра, по всем признакам, суждено было ему кончиться — самое время поспешать в лагерь, к своему патефону. Однако из желтого пуха лиственниц на вершинах двух дальних сопок и одной совсем рядом торчали непонятного назначения высоченные мачты с какими-то тарелками. Еще на одной сопке стояла целая группа таких мачт и на каждой вертелись длинные узкие лопасти ветряка: ветроэлектростанция, догадался Краснов. А по распадку, где предполагалась дорога к прииску, на тощих белых опорах было проложено что-то вроде узкого моста, ни на что знакомое не похожего. Высоко над паутинками "бабьего лета" в разных направлениях бесшумно летели два… ну явно не самолета, потому что самолеты с такой скоростью летать не могут.

Краснов не читал фантастических книг, у него был другой профиль. От Светланы, которая в юности ухитрилась окончить двухлетний учительский институт, слышал о чем-то подобном.

Забыв о пленных, он позвал:

— Светка!

Она подбежала, осмотрелась, помолчала, потом спросила:

— Это что, Вась?

— Этого здесь не было, — ответил Краснов.

— Точно?

— Да я тут был в августе. Это в двадцати километрах от нас.

— Точно?

— Точно, точно, — он разозлился. — Да вон под той сопкой прииск!

— Не вижу.

— Да нет, он с обратной стороны.

— Ой, Вась, а что это летит?

— Да черт его знает! Ты больше меня читала…

Они стояли молча, пока Краснов не услышал шаги. Трое пленных шли к ним снизу. Руки у всех были развязаны, но агрессивности они не проявили.

Первым движением Краснова было вырвать у Светланы ППШ, но, уже подняв ствол, он потерял дар речи. Ну нечего было приказывать этим трем ухмыляющимся нахалам: они не скрывали, что играть в послушание больше не намерены. Они — тоже хозяева здесь.

— Опусти ружье, — сказал старший, — не бойся. И мы не убежим, и вы не убежите. Объясни нам лучше, что это за новое хозяйство — НКВД?