Роман Злотников - Война

– Докладывайте.

Из краткого доклада выяснилось, что забастовки идут на Путиловском заводе, заводах Нобеля, Лесснера, Эриксона и некоторых других, сплошь принадлежащих крупному капиталу. Казенные предприятия типа Обуховского завода и Адмиралтейских верфей забастовка не затронула. Пока или вообще – на данный момент было не ясно. Так что к государю я поехал с весьма неполными и противоречивыми вестями. Но выволочку получил вполне себе основательную. Впрочем, вполне заслуженную. И вообще этот Николай ничем не напоминал мне того – безвольного, растерянного и испуганного по жизни царя, чей образ тиражировали сначала советские, а потом и постсоветские литература и кинематограф. Да, он был довольно добр и относительно незлобив, слегка романтичен и явно неплохой семьянин. То есть обладал теми качествами, которые при неудаче способны были сделать из него мямлю. Но в то же время Николай был хорошо образован, обладал острым умом, умел действовать жестко, принимать и проводить в жизнь то, что в моем будущем называли «непопулярными решениями». Впрочем, возможно, дело было в том, что в этой истории я оказал на него достаточно сильное воздействие, привив навыки планирования и контроля крупных промышленных проектов еще в те времена, когда он был цесаревичем, а также немного рассказав про такие вещи, как геополитка и политическая экономика. Да и семья у него здесь была совершенно другая. Жена – более спокойная и покладистая, дети – здоровые. Ну и Русско-японская война тут не нанесла чудовищного удара по его психологическому состоянию и авторитету в России и зарубежом, а стала источником гордости и уверенности в себе. К тому же следует помнить о том, что и вспышки революционного террора здесь также не случилось. А представьте себе, как могло бы отразиться на лидере страны положение, при коем одна часть его подданных безжалостно уничтожает другую, а никакие, так сказать, цивилизованные методы противодействия этому не срабатывают и для прекращения кровавой вакханалии приходится соглашаться на создание чрезвычайных органов типа военно-полевых судов, порождающих встречную, не менее кровавую волну, которая только и гасит пожар… Да и развитие находящейся под его рукой страны сейчас шло столь могучими темпами, что восторженная и склонная к экзальтации французская пресса уже именовала российского императора «величайшим из властителей Европы». Так что Николай II образца текущего 1913 года был вполне компетентен и уверен в себе.

К исходу дня стало понятно, что забастовки – это не инициатива снизу, а сговор владельцев заводов с некими силами, имеющими влияние в рабочей среде. Уж больно гладко проходило «мероприятие». Рабочие явились на завод в праздничных одеждах, лозунги и транспаранты были приготовлены заранее, а на заводских дворах силами неясных пока благодетелей организована раздача чая и доставленной из ближайших булочных дешевой выпечки типа пирогов с капустой, картошкой и требухой. Сама забастовка продлилась до гудка, означающего окончание рабочего дня, после чего народ чинно и благородно разошелся по домам. Да и требования, выставленные забастовочными комитетами, оказались исключительно политическими – свобода партий и собраний, учреждение Государственной думы, разработка и принятие конституции. Никаких экономических требований вроде повышения заработной платы или улучшения условий труда. (Впрочем, с условиями труда у нас здесь все было намного лучше, чем на этот же момент, но в той России, о которой знал только я. Ну, как мне представляется, лучше… Уж в чем в чем, а в истории трудового законодательства в Российского империи я никогда не был силен. Хотя часто страдал от этого. Причем куда больше, чем от того, что не знал технологию производства автомата Калашникова или, скажем, полупроводников – как оказалось, без них обойтись куда легче, чем без приличного закона о цеховых инспекторах или о рабочих страховых кассах…)

К нашему стыду, мы даже не представляли себе, что это за силы. Нет, как позже выяснилось, у полиции, да и у жандармерии были сведения о создании на множестве предприятий кружков так называемой «экономической грамотности», которые успешно функционировали уже года два. Причем основной теорией экономики, изучавшейся в этих кружках, являлся марксизм. Но поскольку, как было известно полиции и жандармерии через своих осведомителей и подтверждено по другим каналам, ни о какой террористической деятельности на занятиях и речи не шло, а их участники тщательно избегали всякого упоминания слова «социалистический», зато старательно декларировали именно «экономическую грамотность», обе структуры – и полиция, и жандармерия – прохлопали ситуацию ушами.

Впрочем, на самом деле все было не настолько уж плохо. В конце концов, в настоящий момент марксизм считался одной из самых проработанных в мире экономических теорий и вполне соответствовал этому званию. Проблемы начались позже, когда он был объявлен «единственно верным учением», то есть вершиной всей научной, политической и экономической мысли человечества, выше которой ничего быть не может. В принципе вполне объяснимая ошибка. Куда позже марксизма таковой вершиной был объявлен либеральный демократический капитализм. Мистер Фукуяма свой труд так и обозвал: «Конец истории…»[8]. Основной проблемой было то, что 7 ноября марксизм как чертик из табакерки выскочил из кружков и вышел на улицы, начав движение в сторону уже однажды закончившегося катастрофой утверждения: «Учение Маркса всесильно…»

Кроме того, сыграла роль и тщательная зачистка политического поля, когда после покушения на меня жандармы выметали уже не просто террористические, а вообще любые идеологические организации. Это (естественно, вкупе с немного другим устройством экономической и общественной жизни страны и бурным промышленным ростом) принесло свои плоды, позволив нам прожить практически безмятежное в политическом плане десятилетие. Но как ни загоняй джинна в бутылку, рано или поздно он оттуда вырвется. Что сейчас и произошло, хотя и не совсем так, как можно было ожидать. Ибо рабочие выступили с не совсем свойственными марксистам лозунгами. От этих ребят скорее можно было бы ожидать экономических требований… Как позже выяснилось, дело было в том, что на тот момент марксисты со своими кружками «экономической грамотности» оказались у нас практически единственной организованной структурой, имеющей некоторое влияние в рабочей среде. А нашим «денежным мешкам» пока еще страшновато было не просто языки чесать в клубных или ресторанных кабинетах, а создавать некую политическую организацию. Вот они и вошли, так сказать, в сговор, чтобы, как пафосно выразился барон Федор Кнопп, «всколыхнуть болото, в которое превратилась российская общественная жизнь после того, как клика Романова подгребла под себя всю власть в стране». При этом жаждавшему власти купечеству, банкирам и промышленникам тут отводилась роль «кошелька», а господам марксистам – «руководящей и направляющей силы рабочего движения». Господа «денежные мешки» снова наступали на те же грабли, полагая себя умнее всех и считая, что здесь и сейчас, как и всегда, кто платит, тот и заказывает музыку, а ежели что пойдет не так – все можно списать на инициативных господ марксистов. Марксисты же тоже считали, что уже выросли из коротких штанишек, которыми являлись кружки «экономической грамотности», и теперь готовы громко заявить о себе. А что это будет делаться на деньги тех самых «денежных мешков», с кем они вроде как собираются бороться, так что ж – Маркс же писал, что капитализм сам роет себе могилу, создавая и умножая численность собственного могильщика – рабочего класса. Так что всё по теории…

Помимо прочего, две эти противоположности объединяла ненависть ко мне. Как к явлению, самим своим существованием опровергавшему множество идеологических догм. Скажем, о вырождении старой аристократии. То есть то, что председателем Совета министров Российской империи является член императорской фамилии и ближайший родственник государя, действовало на господ промышленников как красная тряпка на быка. Ни уровень компетентности, ни успехи в промышленной и социальной политике, ни победа в Русско-японской войне как для «господ Ходорковских» местного разлива, так и для господ, вооруженных «самой передовой и единственно верной на все века экономической теорией», аргументами не являлись. Все застили жажда порулить и «идеалы демократии, народовластия и Правды», ярким примером которых одни видели Французскую республику и САСШ, где все политические процессы уже давно находились в руках крупного капитала, а другие – некую гипотетическую страну, построенную в точном соответствии с постулатами их теории. Короче, всё как в стихотворении, известном в Интернете моего XXI века: