Любовник из каменного века (СИ) - Володина Таня

— Ой!

Пуговицы дробно застучали по земляному полу, рубашка упала у очага скомканной тряпкой. С такой же решительностью Ру взялся за полотняные брючки.

— О, боже, да, да, да… — твердила Вера, пока Ру вспарывал когтями ткань и сдирал с неё штаны и трусы.

«Да», — сказала она, когда Ру поставил её на четвереньки и надавил на поясницу. «Да», — сказала она, когда Ру раздвинул её круглые половинки. «Да», — сказала она, когда Ру вставил в неё свой агрегат и начал трахать — по-простому, без извращений, как принято у них в каменном веке.

Вера запустила пальцы в олений мех, чтобы устоять под напором вождя и не пробить головой стену вигвама. Первый момент смущения отступил, пришло наслаждение. Она приноровилась к ритму и потянулась к бедру своего новоиспечённого любовника, но Ру поймал её руку и заломил за спину. Потом и вторую руку зафиксировал. Оставшись без передней опоры, Вера упала на лицо. Она даже стонать не могла. Ездила щекой по меху и сдавленно выдыхала, когда Ру вламывался особенно резко и беспощадно, а уши уже закладывало, и от давления перед глазами плясали мушки. Живот окаменел, внутри зарождались спазмы — с каждым толчком всё более тягучие, сладкие. И Вера подставлялась под эти толчки, ловила подачу и с упоением её отбивала.

Ру зарычал и забился в конвульсиях, сжимая Верины запястья с такой силой, словно хотел их сломать. Вера тоже задёргалась. Она пыталась освободить руки, но не успела. Внутри вдруг запульсировало, а потом её накрыло. Она кончала глубоко и мощно — не только маткой, а всеми внутренностями, спинным мозгом и даже головой. Как никогда в жизни. Она кричала в голос, а из неё брызгало и лилось, и это было лучшее, что с ней случалось в постели. Вера потеряла сознание.

Она выплывала из оргазмического марева, как субмарина с пустыми балластными цистернами всплывает со дна моря. Опустошённая до звона, счастливая до самозабвения, усталая до обморока, она потянулась за одеждой, но рубашка и штаны уже дотлевали в очаге. Сгорела лягушачья шкурка в пламени любви, придётся царевне другую одёжку искать. Она надела мятые шортики, майку и шатаясь вышла на улицу.

— Гыр-гыр-гыр! — заверещали девицы, гладя её помятую попу.

Ох, теперь они в каком-то смысле её родственницы. И, главное, не ревнуют совсем. Привыкли, наверное, к мужской полигамии.

— Что, провожать меня собрались? Ваш босс, я так понимаю, снова куда-то исчез? Признавайтесь, у него есть тайный бункер?

— Гыр! Гыр!

— Ну понятно! Когда у человека двадцать жён, без тайного бункера ему не выжить, — Вера шмыгнула носом. — Повезло вам, девки, с мужем, берегите его. Лучший ё@арь неолита. Впервые с ним по-взрослому кончила…

С песнями и плясками девушки проводили её до Гростайна, который сиял огнями, как вход в ночной клуб. Вера тронула камень и не почувствовала преграды: ни желе, ни пластилина. Стопроцентная активация портала.

— Ну, что? Мне пора, сёстры мои молочные. Меня ждёт слава и богатство. Не поминайте лихом! Му, ты супер!

Девчонки бросились обниматься, и Вера расцеловала каждую, кто сумел к ней пробиться. Потом, растроганная и всё ещё оглушённая, шагнула в двадцать первый век.

Июль баловал петербуржцев ливнями, грозами и ночными заморозками. Каждый день женихи и невесты боролись со шквальным ветром, который выворачивал зонты наизнанку, а Вера фотографировала их отражения в лужах и успокаивала: «Дождь — это символ плодородия», хотя была уверена, что дождь на свадьбу — это к слезам.

Вечером она приходила домой и лежала на раскладушке с ноутбуком. Ей нужно было обрабатывать свадебные фотографии, ставить невест на ладошку, а женихов класть на руки друзьям, но вместо этого она читала в интернете стишки-пирожки, листала рецепты и тестировалась на интеллект. Выходило, что она очень умная. Если её донимал голод, она заказывала суши из «Рыбной лавки», надеясь, что от них попа не вырастет ещё больше. Японки-то все стройные.

Так проходили дни и недели, но легче ей не становилось. Случайно сжечь флешку с уникальными фотографиями — это ещё полбеды; катастрофа в том, что она обнаружила невосполнимую потерю только в Питере. Вера в сотый раз вызвала в памяти картину дымящихся останков рубашки и застонала от горя.

В тот день, когда она выпала из Гростайна в дружеские объятия профессора Олафсона, за дверью музея бесновался Антон:

— Эй, мужик, выходи, или я всё тут разнесу! Последний раз Веру видели с тобой! Куда ты её увёл? Верни мне мою девушку!

Английский язык Антон знал, но орал почему-то на русском. Олафсон испуганно прошептал:

— Этот человек целый день за мной гоняется. Кто это? Твой муж? Такой страстный! Я его боюсь.

— Я сама его боюсь, — буркнула Вера. — Он то вялый, как дохлый тюлень, то отжигает за троих. Подожди меня тут, о’кей? Я разберусь с моим бывшим, потом вернусь и всё тебе расскажу. Олафсон, ты не представляешь, как там здорово!

Но вернуться Вере не удалось. Антон, переволновавшийся за последние сутки больше, чем за всё время их знакомства, накинулся на неё с претензиями и даже немного потряс за плечи. Вера отвечала в меру сил, но весовые категории были не равны, к тому же она стеснялась мутузить Антона на глазах туристов. Некоторые достали телефоны, чтобы заснять видео потасовки. Подняв руки в жесте капитуляции, Вера села в машину. Антон сообщил, что они выбились из графика, а кемпинг, в котором планировалась ночевка, уже закрылся, поэтому придётся вернуться в Финляндию и проложить новый маршрут с учётом отставания. Как говорил Суворов, дисциплина — мать победы. Мать-мать-мать. Вера сползла по сиденью, закрыла глаза и притворилась мёртвой. На самом деле она перебирала свои эротические переживания, как Кощей Бессмертный перебирает злато и серебро. И часа не прошло, как она лежала под Ру. Стояла. Задом стояла, передом лежала.

— Так где ты шлялась целые сутки? — спросил Антон, когда выехал на трассу. — Почему телефон был вне зоны?

Вера не ответила. Она мысленно загородилась от Антона волосатой грудью Ру, его мускулистыми ногами и толстым пенисом и чувствовала себя как в домике. Этот приём психологической защиты она вычитала в женском журнале. Никакой враг не заберётся внутрь, пока там горячо, влажно и пахнет…

— Чем от тебя воняет?

— М-м-м… оленями?

Антон нюхнул в сторону Веры и скривился. Задумчиво проехал ещё с километр и затормозил на обочине горного серпантина.

— Нет, олень — это я. Рогатый такой олень. От тебя несёт коньяком, потным мужиком и сексом.

— Не может быть.

— Какая же ты шлюха, Вера! Я переживал, что бросил тебя на дороге, где одна машина в час проезжает! Думал, ты плачешь там в тундре и делаешь правильные выводы. Раскаиваешься… А ты за сутки успела кого-то подцепить, переспать с ним и сидишь теперь передо мной и хлопаешь глазами, как пьяная школьница. Кто он?

Вера сглотнула и выпрямилась. Если он кинется драться, лучше сидеть, а не лежать.

— Я попала в прошлое. Познакомилась с вождём племени…

— Ты идиотка?

— Когда-нибудь это должно было случиться. Я тебя не люблю.

— А его что, любишь?

— Да.

Антон вышел из машины и попинал камни на обочине. Пыль относило в сторону обрыва, и она медленно исчезала за ограждением. Вера сжалась на сиденье. Антон сел в машину, пристегнулся ремнём безопасности и сказал:

— Я довезу тебя до ближайшего аэропорта. Полетишь в Хельсинки, оттуда вернёшься домой на автобусе. Соберёшь вещи и съедешь из моей квартиры. Всё поняла? Возражений нет?

— Поняла, не дура.

Всё время до вылета Вера провёла в туалете аэропорта, проклиная Антона, который накаркал диарею. Не стоило есть грибочки и прочие экзотические блюда.

На следующий день она от него съехала. Поселилась в своей мастерской на Васильевском острове. Это была небольшая комнатка в коммуналке на первом этаже, рядом с метро, на улице с высокой проходимостью. Для бизнеса удобно, но для жизни — ужас. Потом, после продажи доисторических фотографий, можно будет купить квартиру в хорошем доме.