Анатолий Дроздов - Листок на воде

– Еще раз поймаю, пристрелю! Понял?!

Он усиленно кивает, похоже, проняло. Разворачиваю, пинок под зад… Воришка улетает. Поднимаю сумочку, надо вернуть хозяйке. Вот и она – бежала следом. Ты бы, конечно, догнала…

Этого не может быть! Я думал: ее нет в Москве! Ей незачем здесь оставаться!..

– Павел?

Машинально протягиваю сумочку. Она словно не видит, она идет ко мне валкой походкой. Лицо худое, бледное, наверняка голодает. Сейчас упадет…

– Павел!

Подхватываю.

– Господи, это ты!

Щека моя влажная от ее слез. Первым делом, конечно, накормить…

Липа ест. Она голодна и ест жадно. Половой унес миску из-под щей и подал вторую – с кашей. Липа берет ложку. Первый голод утолен, теперь она не спешит.

– Ты опять только смотришь?

– Я завтракал.

– Здесь, наверное, дорого?

– У меня есть деньги. Выпить хочешь?

Она кивает. Половой приносит две чарки – ей мне. Вина в трактире не держат, не та публика. В чарках – водка. Большевики продлили сухой закон, но его не соблюдают. Чокаемся, пьем, Липа снова ест. Она сильно изменилась. Исхудала, в уголках глаз – морщинки, а ведь ей всего двадцать семь. Горе старит. Половой несет чайник и стаканы. Разливаю, пьем. Липа раскраснелась. Она сыта и хочет говорить.

– Ты давно в Москве?

– С декабря.

– Где живешь?

– У родных жены.

Она смотрит на мою руку. Обручальное кольцо на безымянном пальце, я его не прятал. Только разглядела?

– Давно женат?

– Больше года.

– Кто она?

– Дочь покойного Розенфельда.

Липа кивает, как будто ждала этого.

– А твой муж?

– Умер в ноябре. Сердечный приступ…

Теперь все ясно. Старый муж не жалел денег для юной жены. По смерти выяснилось: наследства нет. Это в лучшем случае, могли остаться долги. Липа растерялась, она привыкла, что ее опекают. Как жить дальше непонятно, что делать – неизвестно. Будь у нее деньги, сообразила, но денег не оказалось. С квартиры пришлось съехать, прислуга разбежалась, друзья исчезли. Вчера целовали ручку, сегодня не узнают. Руки, кстати, у нее красные – стирает сама. Платье простое, лучшие, наверняка, продала. Пришел черед золотых украшений. Когда они кончатся, наступит голод.

– Ты не работаешь?

Она качает головой.

– Пробовала искать?

– Мест нет. В больницу сиделкой и то не взяли.

Сиделкой надо уметь. Прав был Розенфельд: одинокой женщине без ремесла не выжить. При царе девиц готовили в жены. Но жена – это не профессия, по крайней мере, в трудные времена. Через год-два они выйдут на панель: в России и за границей. Вчерашние гимназистки, дворянки, даже княжны…

– Ты пришла за провизией?

Кивает.

– Идем!

Покупаю бездумно, спохватываюсь, когда доходит – не поднять. Картошка, капуста, крупа, мука, постное масло… Гружу мешки в пролетку, едем. Липа снимает комнату в старом доме. Комнатка маленькая, темная, обстановка спартанская. Помогаю рассовать продукты по углам и буфетам. На месяц-другой хватит.

– Вот еще! Держи!

Ольга знает о моем наследстве, я ей специально показал – вдове деньги пригодятся… Но заначка у нас есть. Тяжелые монеты с профилем царя, сто рублей за одну по текущему курсу.

– Павел!

Моя щека опять мокрая. Глажу ее по спине. Мне нужно уходить, обязательно нужно. Прошлое отболело, его не надо будить. Это ни к чему: ни ей, ни мне.

– Я похлопочу о месте для тебя. Вдруг получится.

– Спаси тебя господь, Павел! – она целует мне руку, я не успел ее убрать.

Поворачиваюсь, ухожу. На улице ловлю извозчика. Железо нужно ковать, пока горячо. Липе позарез нужна работа, хорошая, с продуктовым пайком. Без меня ей не выжить, а мой срок на исходе. В бывшем ресторане "Яр" на Петроградском шоссе разместилось Главное управление Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота. Здесь служит Рапота. Сергей не по годам дальновиден: в большевики записался еще на фронте. Партийных летчиков мало, Сергея пригласили на службу. В управлении, по его словам, формируют воздушный флот. Ни хрена они не формируют, все власть делят…

В бывшем ресторане вкусно пахнет – кухня продолжает работать. Москва завидует красным летчикам – их хорошо кормят. Не так, конечно, как в прежние времена, но сытно. Сергей приходит, вызванный посыльным. Беру бока за рога.

– Тебе нужен работник? Грамотный, с дипломом гимназии? Протоколы писать, бумаги подшивать? Есть хорошая женщина.

– Ты об Ольге? – Сергей удивлен.

– Ее зовут Олимпиада.

– Та самая? Ты с ней снова?

Качаю головой.

– Тогда почему?

– Она овдовела, голодает.

– Многие голодают, – он морщится. – Жалеть каждую буржуйку!

Быстро он покраснел! Влияние среды…

– Ты тоже не пролетарий! Штабс-капитан, потомственный дворянин!

– Ладно тебе! – он оглядывается, берет меня за рукав и отводит в сторону. – Не кипятись! У нас военное учреждение, берем только проверенных. Нужна рекомендация члена партии.

– Вот и рекомендуй! Ты же большевик!

– Я совсем ее не знаю!

– Того, что знаешь, достаточно. Деньги собирала для раненых, таких как мы с тобой. Не эксплуататор.

– Прислуга, положим, у нее была.

– А у Ленина нет? У Троцкого? Товарищи готовят и стирают себе сами? Какая из Липы шпионка?

– Павел, не могу! – он качает головой. – Ты не понимаешь…

По лицу видно – не пробить.

– Да пошел ты!

Разворачиваюсь, ухожу. Был у меня друг и сплыл. Политика – мерзкая вещь. На душе погано: Липа обречена, зимы ей не пережить. Я знаю: умрет не только она, тысячи, миллионы людей сгорят в Гражданской войне. Погибнут на фронтах, умрут от тифа и холеры, просто от холода и голода. Но я не знаю эти миллионы, я не обнимал и не целовал их ночами…

Домой возвращаюсь затемно. Я зашел в кабак и нарезался. Я давно не пью – с тех пор как женился, но сегодня потянуло. Ольга будет ругаться, ну и пусть. Мне надоело быть пушистым и ласковым. Я бродяга, заплутавший в чужом мире, я тут никому не нужен. Одну-единственную женщину и ту не спас…

Удивительно, но Ольга не ругается. Встретила, обняла, прижалась щекою. Берет меня за руку и ведет в спальню. На кровати лежат обновки: ночная рубаха, панталончики – хотела похвастаться. Однако не хвастает. Села на стул, смотрит. Устраиваюсь напротив.

– Что случилось, Павел?

"Ничего!" – хочу буркнуть в ответ, но язык не повернулся. Если я нагрублю… Мне нельзя так с Ольгой. Я приручил ее, как лисенка, она мне поверила. Это хрупкий мост – доверие, но по нему сладко ходить. Сломать отношения легко, восстановить – трудно, если вообще возможно. Ольга не виновата в моих бедах, всему причиной только я.

Я говорю, я рассказываю – пусть знает! Некогда я любил женщину, но это было давно. С тех пор многое изменилось. У меня есть жена, у нее умер муж. Неважно, по какой причине мы расстались, важно помнить, что мы любили друг друга. Помнить и помочь…