Борис Давыдов - Московит

Крестясь и беззвучно шепча молитву, она чуть ли не с ненавистью посмотрела на безмятежно похрапывающего мужа. Спит, пенек бесчувственный, да еще наверняка видит что-то хорошее! Вон как бесстыдно улыбается да губами причмокивает…

Пану Адаму действительно было очень хорошо. Не каждый день немолодому лысеющему мужчине, с далеко не идеальным телосложением, объясняются в пылкой любви красавицы блондинки! Пусть всего лишь во сне. Их было столько, что он сбился со счету. И каждая чем-то неуловимо напоминала московитскую княжну… Мало того, они устроили самую настоящую свару, решая, которая из них достойна возлечь на ложе с княжеским управителем! «Як бога кохам, прошу панн не ссориться! Вы в равной степени прекрасны, а меня хватит на всех!» – умиленно промолвил пан Краливский. Искренне веря, что способен повторить тринадцатый подвиг Геракла…

…Панна Агнешка заснула с трудом, по вполне естественной и понятной причине. Сто раз мысленно повторив, что любит одного Тадика и никто больше ей не нужен! Даже пан Анджей… Но почему-то это звучало не слишком убедительно. Да и разговор с подругой-московитянкой крепкому сну не способствовал… «Я должна тебя кое в чем просветить!» – с загадочной улыбкой заявила панна Анна. И просветила… Бедная полячка от стыда чуть не провалилась сквозь днище возка. Впрочем, ей все-таки было не только стыдно, но и весьма интересно! Надо же, каким странным именем нарекли наставницу панны Анны – Камасутра… Наверное, явилась в Москву откуда-то из восточных земель… Только куда же родители панны смотрели, как могли такую развратницу на службу принять, дочку ей доверить?! Ох, и порядки у этих московитов…

…Ну а ясновельможный князь Иеремия в эти минуты с изумлением и раскаянием осознавал, что весьма недооценивал свою супругу. А также испытывал сильные и кощунственные сомнения по поводу здравости ума своего исповедника ксендза Микульского, без устали внушавшего: «Женам надлежит исполнять христианские, сиречь плотские обязанности едино лишь для ублажения телесных нужд пола мужеского! Со сдержанностью и целомудренным смущением, даже не помышляя о греховных наслаждениях!»

Самое странное, что до сей ночи княгиня именно так и вела себя в супружеской постели. А теперь в нее словно вселился… Князь торопливо прогнал из головы слово «дьявол», стал искать более подходящий для добрых католиков эквивалент, не нашел и махнул рукой. Кто бы ни вселился, хорошо-то как, о, Езус!!! Одни лишь крохотные панталончики – точная копия той кружевной «серединки», – облегавшие ее все еще стройную фигуру в самом соблазнительном месте, могли свести с ума. А уж когда она начала их медленно стягивать, призывно глядя прямо ему в глаза… Последние остатки разума, сдержанности и мыслей о греховности плотских наслаждений покинули княжескую голову. Он буквально швырнул Гризельду на спину, ворвался в ее лоно и двигался в древнем как мир ритме с такой необузданной силой и страстью, какой сам от себя не ожидал. И Гризельда, словно отринув все наставления святых отцов, вела себя просто как дикарка – неутомимая, необузданная, ненасытная, подстегивая его, сводя с ума своими стонущими выкриками… Только у нее почему-то были золотисто-медовые волосы, словно у княжны Милославской.

Потом, когда они, взмокшие, еле дыша, лежали рядом, князь захотел найти какие-то особенные слова, чтобы жена поняла, как он доволен и благодарен ей. И в этот момент проснулся… Ошалело поводил глазами по сторонам, с трудом разглядел в густом сумраке палатки, больше похожей на роскошный шатер, княгиню – безмятежно спящую в длинной рубахе до пят…

Найденные слова были произнесены чуть слышно, злым свистящим шепотом. Поминалась даже Матка Боска, но отнюдь не в благочестивом контексте.

…Пану первому советнику ничего не снилось. Он так устал от долгого нахождения в седле, что заснул мгновенно, будто провалившись в бездонную черную яму.

…Находившийся весьма далеко отсюда пан Чаплинский спал очень беспокойно. Перед его мысленным взором вставали то страшный в своей ярости Хмельницкий, то негодующий пан староста Конецпольский. Хуже всего, что их время от времени сменяли могучие звероподобные каты с клещами, ножами, железными прутьями и переносными жаровнями… Чаплинский с истошным криком пытался бежать, но все время натыкался на глухие стены. А нестерпимый жар от раскаленного железа чувствовался все ближе и ближе…

Пан дергался всем телом, выкрикивал что-то нечленораздельное…

Елена, сидя на постели, обхватив руками колени, молча смотрела на него. И ее взгляд ужаснул бы пана подстаросту, случись ему проснуться.

Она уже думала, не зарезать ли его во сне. Кинжал рядом, в ножнах. Правда, ей еще ни разу не приходилось убивать… но слишком велика была ненависть. А воткнуть отточенное лезвие в горло – на это способна и слабая женская ручка.

Но, поразмыслив, решила, что для пана Чаплинского это был бы слишком легкий исход. Которого он ни в коей мере не заслуживал…

Я почуял тревогу еще задолго до того, как был подан сигнал срочного подъема и сбора. Опять сработал таинственный внутренний голос, ни разу не подводивший.

Торопливо поднялся, откинул полог. Еще не начало рассветать. Весь небосвод был усыпан яркими, мерцающими звездами. Посреди неба тянулась полоса Млечного Пути… Дул слабый, едва заметный ветерок, немного разгонявший духоту. Тишина, покой, словно и нет войны…

– Ясновельможному пану первому советнику не спится? Может, пан чего-то желает? – тут же встрепенулся дежурный стражник, отчаянно боровшийся с зевотой.

Я отрицательно покачал головой, мысленно отметив: пан Дышкевич хорошо вышколил своих людей! Приказал: глаз не спускать с пана Анджея, головой отвечаете, – они и не спускают… Ладно, переправимся через Днепр – поговорю на эту тему с князем. Пусть немного уймет пана Леопольда, а то просто до смешного доходит! По нужде и то уединиться – проблема… Да, когда переправимся… И, черт возьми, это произойдет скоро, очень скоро!

«Погоня уже близко, Андрюха. Идет по пятам!» – снова влез неугомонный голос.

Велев ему заткнуться, я торопливо натянул шаровары, сапоги, стал застегивать пуговицы рубашки… и в этот момент снаружи послышались голоса:

– Стой! Кто таков, что нужно?

– Его княжья мосьц зовет ясновельможного пана первого советника! Срочно! Одетого, не одетого – лишь бы скорее!

«Интересно, голым было бы можно?» – машинально подумал я, на ходу сдернув с переносной вешалки самый легкий жупан. По дороге накину, а то как-то неловко… Уже привык к средневековому платью.

Кривонос впился пронзительным взглядом в казака: