Александр Трубников - Рыцарь Святого Гроба

– Успешным ли было ваше путешествие, сир? – переведя дух, спросил Геральд.

– Как видите, ваше высокопреосвященство! – ответил Фридрих. – Ведь я же стою перед вами. – Голос у него оказался мелодичным и на удивление бархатным, но произносимые слова по смыслу были почти неприкрытой издевкой над патриаршим косноязычием. – Несмотря на многочисленные и почти непреодолимые преграды, я здесь, в Акре, во главе большого войска, полон сил и надежды.

– А позвольте поинтересоваться, как самочувствие Его Святейшества? – опасаясь, что патриарх сморозит очередную глупость, в разговор вмешался архидьякон Дагоберт. – Мы давно не получали писем из Рима и уже начинаем беспокоиться.

– Благодарю вас за вопрос. – Фридрих, в отличие от разинувшего рот Геральда, сразу уловил подоплеку сказанного и улыбнулся детской лучистой улыбкой. – Отплывая с Кипра в Левант, я направил папе Григорию послов, сообщая о том, что я все-таки сдержал слово, данное Святому престолу, и готов в ближайшее время освободить Иерусалим. Таким образом, нашего апостолика ничто не удерживает от снятия интердикта.

– Теперь я понимаю, почему этот еретик умеет приобретать друзей и оказывать влияние на людей, – прошептал на ухо Жаку Робер. – Когда он говорит и улыбается, возникает желание бежать за ним хоть на край света.

– Все ли готово в замке на реке Рикордан? – спросил Фридрих у графа Томмазо.

– Да, Ваше Величество, – ответил тот, – замок ожидает вашего прибытия.

– Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы проследили за выгрузкой моих охотничьих соколов! – с этими словами Фридрих двинулся вперед, здороваясь по дороге со знакомыми ему в лицо нобилями и время от времени приветствуя ревущую от восторга толпу.

– А ведь император молодец, – снова прошептал Робер. – Решил не останавливаться в Акре, а отправился в загородный замок, чтобы не ставить прелатов в двусмысленное положение.

– Ну и дела! – произнес Жак, дергая друга за полу. – В Акре, похоже, тоже университет собрались открывать. Иначе что здесь делать студиозусам?

В толпе придворных, прибывших вместе с императором, мелькало хорошо знакомое по нефу «Акила» лицо флорентинца Николо Каранзано. Глава парижских студиозусов, разглядев друзей в толпе, в свою очередь, выказал неподдельную радость. Не имея возможности объясниться, он отчаянно замахал руками, показывая, что сейчас, мол, обязан следовать вместе с толпой придворных, но как только император обустроится на новом месте, ему, Николо, позарез нужно с ними повидаться.

Императорская свита, сопровождаемая охранниками-сарацинами, германцами и тевтонцами, скрылась в воротах, слуги начали выгружать из галеры бесчисленные свертки, тюки и баулы, а патриарх и великие магистры вместе с эскортами отправились в свои цитадели.

Жак и Робер отпросились у Сен-Жермена и остались у причала, ожидая, не появится ли сеньора Витториа. Они простояли на причале до тех пор, пока все благородные господа, прибывшие на трех кораблях, уже сошли на берег, но императорская шпионка так и не объявилась.

– Ладно, приятель! – Робер хлопнул Жака по плечу и поставил ногу в стремя. – Не вижу больше ни малейшего смысла здесь торчать. Поехали обратно.

Последнее, что бросилось Жаку в глаза, когда они покидали опустевший причал, были несколько десятков клеток, где клокотали и вскрикивали хищные птицы. Слуги в особых одеждах осторожно выставляли их на подогнанные телеги. Он вспомнил о том, как Сен-Жермен рассказывал, что главной страстью германского императора является соколиная охота.

Утром следующего дня посыльные от бальи сообщили всей собравшейся в Акре знати, что по традиции император устраивает торжественный прием в честь своего прибытия.

Предусмотрительный Сен-Жермен выделил патриарху эскорт, в который помимо Робера и Серпена вошли еще три рыцаря Святого Гроба. В эскорт также были включены и семь сержантов, в числе которых оказался Жак. Таким образом, в замок на реке Рикордан отправились все, кто был посвящен в тайну переговоров с монголами.

По прибытии в замок выяснилось, что императорская резиденция – небольшое укрепление, находившееся в распоряжении бальи, – менее чем за двое суток пребывания в ней Фридриха превратилась в пышный монарший двор. Стены и башни цитадели украшали флаги с гербами Гогенштауфенов и всех его приближенных, двор был чисто выметен, кусты подстрижены, а на въезде всех прибывающих встречал пышно одетый мажордом.

Геральд де Лозанн с архидьяконом и приором как высшие сановники королевства были торжественно препровождены в зал, приготовленный для нобилей, где их ждал император, братья-рыцари, как все гости благородного происхождения, отправились в общую трапезную, а сержанты были оставлены нести службу во дворе.

«Вот они, первые признаки перемен, которые принес в Заморье Фридрих, – подумал про себя Жак, занимая пост под невысоким балконом. – Впервые в Акре появилось место, куда Роберу разрешен вход, а мне – нет, только потому, что он благородный сеньор, а я – виллан».

Однако стараниями императорских распорядителей солдаты прибывших на пир также не были обойдены вниманием. Для них в дальнем конце двора был накрыт длинный деревянный стол с закусками, куда, подменяя друг друга, то и дело подбегали госпитальерские и тамплиерские сержанты, а также и многочисленные наемники, которые сопровождали местное дворянство. Робер тоже не забыл о приятеле. Дважды до захода солнца он выходил на двор, притаскивая с собой вкусности с рыцарского стола, и рассказывал Жаку обо всем, что ему удалось узнать.

– Встретился я там и с нашим студентом, – рассказывал де Мерлан, разламывая пополам фаршированного фазана и протягивая приятелю больший кусок, – так он мне поведал, какой его повелитель Фридрих добрый да просвещенный, да все пытался выспросить, как это нас с тобой в крестоносное братство занесло.

– Про Витторию он что-нибудь рассказал?

– Уходил от прямого ответа как угорь. Видел он ее в Палермо и Мессине, но мельком. В свите императора она не показывалась, однако могла прибыть на одном из кораблей. Ладно, пошел я дальше вино хлестать да здравицы императору орать, – с этими словами Робер скрылся в темноте.

Жак вернулся на пост, чтобы не маячить у всех на виду, сделал пару шагов назад и прислонился к стволу большого раскидистого дерева. Он чуть было не задремал, когда на балконе послышались негромкие голоса. Вскоре у перил появились двое. Ночь была на удивление безоблачной, и в свете луны Жак разглядел профили императора и патриарха.

– А кто нас тут может услышать? – продолжая начатый внутри разговор, искренне удивился Фридрих и обвел рукой двор. – Тут же нет ни единого человека, только слуги да солдаты. А нам нужно, очень нужно поговорить прямо и без обиняков, ваше высокопреосвященство.

– Я готов к любому разговору, Ваше Величество, – раздался хрипловатый, немного каркающий голос патриарха, – если, конечно, речь пойдет о богоугодных делах, одобренных Его Святейшеством папой.

– Я думал, что этот мой поход будет похож на завоевание Германии, – задумчиво произнес Фридрих. – Тогда я вошел в страну едва с шестьюдесятью рыцарями, а через пару лет короновался в Аахене, располагая многотысячной армией. Это был подлинный триумфальный марш. Сокрушив лжеимператора Оттона, где – силой оружия, а где – искусством дипломатии, мы прекратили раздоры и разорения и добились долгого мира и процветания. На этот раз все наоборот. Я собрал большое войско, построил флот, заготовил припасы, изыскал немалые средства и отправился в путь. Но с каждым шагом, приближающим нас к Иерусалиму, мои силы тают, словно весенний снег. И это происходит не в сражениях с врагами христианской церкви, а потому, что уже полтора года, с самого дня инаугурации, надо мной и над этим походом нависает тень папы Григория. Ведь если бы не это нелепое и бессмысленное отлучение, то сейчас бы в Акре и Яффе собралось впятеро больше войск, и я был бы в состоянии не только освободить Иерусалим, но и предпринять успешный поход на Дамаск!

– Вы впервые на Востоке, сир, – словно не слыша слов императора, обратился к нему патриарх, – и как вам нравится Святая Земля, Земля обетованная?

– Иудейский бог не видел моих земель, – с досадой ответил Фридрих, – Терро ди Лаворо, Калабрию, Сицилию и Апулию… – Император явно был раздражен неуклюжей попыткой Геральда превратить серьезный разговор в ничего не значащую светскую беседу. – Иначе бы он не восхвалял столько раз эту угнетающую взор землю, которую обещал и дал иудеям. – Фридрих обвел рукой горизонт, показывая патриарху на сереющую за стеной равнину, действительно не отличавшуюся особой живописностью.

Геральд возмущенно всплеснул руками, словно желая отгородиться от слов, которые счел самым настоящим богохульством, и было открыл рот, чтобы сказать что-то в ответ, но, к счастью, не успел этого сделать, так как на балконе, как всегда вовремя, объявился третий собеседник – архидьякон Дагоберт.