Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

По итогу, для многих я не тот, кто что-то доставал, заключал договора и обеспечивал сносный быт в несносных условиях Гражданской войны. Я — человек, который что-то там не обеспечил, не дал и не смог… и вообще — интендант!

Всё это отчасти нивелируется, а отчасти перехлёстывается яркими поступками, личной (вынужденной!) отвагой, и никем не оспариваемым умением воевать. В сравнению с основной массой — умело и результативно.

А ещё «Жопа…», напечатанная во всех газетах, да… Сложный я персонаж. Неоднозначный.

В кабинет Совета начал набиваться народ, давясь и переругиваясь хлеще торговок на базаре. Очень шумно, душно, сыро, накурено, взбудоражено.

— Какого чёрта?!

— … а я тебя сейчас так толкну…

— Владимир Ильич, побойтесь Бога?! — вскидываюсь, аж привстав на цыпочках и вытянув шею, но нет, тёзка… и хорошо, а то аж озноб по коже! Навеяло…

Я здороваюсь, жму руку, обмениваюсь фразами и улыбаюсь… зубасто, как умею. Раз уж рожа такая, что ещё чуть, и можно на фасад средневековой церкви вместо горгульи, то иногда и от противного идти можно! Так, чтоб пробирало народ от одной улыбочки.

Жду. Нужно поймать тот самый момент, а это буквально секунды…

— Кхе! Кхе-кхе! — начинаю кашлять и понимаю, что горло, оно и правда саднит. Машу руками и кашляю, кашляю… отслеживаю ситуацию, и…

— Граждане! Кхе! Граждане… — машу руками, — прошу удалиться всех, кто не состоит в Совете!

— Да что ж такое… — ругань возобновляется с новой силой. Мартов сверкает глазами, но потихонечку, медленно, чуть не в две минуты, лишние выталкиваются за дверь.

«— Есть баланс!» — ликую я, и очень надеюсь, что не ошибся и правильно рассчитал момент. Крайней важно с одной стороны сохранить тайну хотя бы на пару часов, а с другой — сделать мой визит событием знаковым, чтобы оно не замылилось во всякой текучке, и студенчество замаялось от любопытства.

— Ну! — раздражённо торопит меня Мартов, привалившись спиной к двери.

— Кхм… — выразительно смотрю на нескольких представителей профессуры, расположившихся в кабинете весьма уверенно. С дымящимися папиросками, взгляды чуть снисходительные… впрочем, не перебарщивают. Мелькает иногда что-то этакое, да и то — смотреть надо.

— На правах наблюдателей от Союза Преподавателей, — отмахивается Аполлон Ильич, и видя мои вскинутые брови, поясняет ещё более раздражённо:

— Взаимообразно.

Киваю, не задавая дальнейших расспросов, хотя ох как интересно… Несколькими рублёным, загодя заготовленными фразами поясняю суть, и Совет моментально взрывается!

— Авантюра! — орёт Мартов, раздувая горло и багровея лицом, — Мальчишка! Ты хоть понимаешь…

— … а я считаю, — заступается за меня Илья, — что Пыжов всё сделал правильно, и…

— … да мы и сами! Понимаешь? Сами шли к этому… — не в такт поддерживает председателя Солоухин, — А эта авантюра!

— … медленно, поступательно, — врывается ещё один, — Ты понимаешь, что ты наделал? Это политика, а ты как мальчишка…

— Позвольте! — влезает незнакомый мне преподаватель, держа руку с тлеющей папироской на отлёте и не замечая, что задевает ей людей, — Я считаю…

— … это безумие! — слышу чей-то дискант, и тем же дискантом, скороговоркой — насколько я неправ.

— Это авантюра!

— Па-азвольте! — басит Солдатенков, — А я поддерживаю Алексея! Решительные времена требуют решительных мер, а мы тут турусы на колёсах[67] разводим! Марлезонский балет какой-то затеяли, а? Да нас так просто за счёт времени переиграют!

— Это мальчишество и авантюра! — взвился Мартов, — Несколько дней ничего не решат, а…

… и в этом момент дремлющие, притушенные доселе эмоции решили проснуться.

— Это Спарта-а! — заорал я в голос и захохотал.

… но меня, к сожалению, не поняли. Ну или поняли превратно, что немногим лучше…

Зашумели ещё сильней, заспорили, начали сыпать обвинениями. А я хочу ответить, но голос сорвал… одни хрипы и сипы на фоне простуды, а здесь и сейчас ярмарочный зазывала нужен, чтобы переорать всех.

А потом увидел аптечные весы, которые за каким-то чёртом стояли на столе Солдатенкова, и ага… Протолкался через толпу, взял весы и начал монетки выкладывать. Смотрят.

Так, чтобы одна сторона перевешивала чуть-чуть. А потом р-раз! На другую сторону монетку кинул. Сразу весы в обратном направлении качнуло.

Нет, не замолк народ… но символизм и аллегории студентам объяснять нет необходимости. Потише чуть, а потом и вовсе — конструктивный разговор пошёл.

— Ну вот славно… — сказал я в наступившей на миг тишине, и широко, от души, зевнул. А организм, предатель, решил, что сейчас самое время расслабиться, и меня начало вырубать, да так жёстко, что ещё чуть, и стоя засну…

Закрывающимися глазами посмотрел по сторонам, увидел в углу чью-то импровизированную постель, и раздвигая народ, пошёл туда.

— Я… — зеваю, — спать! Договоритесь до чего, будите. Если нужен буду. А нет, так и…… спать.

— Событие безусловно историческое, знаковое, — надрывается Соколов, представляющий Викжель, — и мы не могли не отметить…

Его голос с трудом пробивается через шум вокзала, слышимость дай Бог метров на тридцать, не больше. Гомон толпы, многочисленные репортёры, гудки паровозов и лязг колёсных пар звучат для меня сладчайшей музыкой.

Подняв повыше воротник потёртого, но ещё крепкого пальто чуть навырост, прижимаю к себе тяжёлый чемодан поплотней, и пробираюсь через толпу, забирая в сторону. Народу на вокзале больше, чем на Нижегородской ярмарке, а уж воров и карманников — как вшей у паломника!

— Мы… — доносится в морозном воздухе, но я уже почти ничего не слышу, да и не особо вслушиваюсь, выглядывая свой вагон.

— Московские ведомости! — выкрикивает репортёр, — Гражданин Мартов, что вы скажите…

А вот и мой вагон. С натугой поднимаю чемодан, и наконец-то на помощь приходит проводник…

Вспышки магния, щелчки затворов фотоаппаратов, и вопросы, вопросы…

… не мне.

Пусть! За славой не гонюсь, да и неудобен я, с какой стороны ни посмотри.

— Билетик, господин хороший! — простужено сипит проводник, и пропускает наконец в вагон. Это ни разу не первый класс, но…

… плевать!

Перемирие. Союз студенчества и железнодорожников не переломил ситуацию в полной мере, но стороны наконец-то согласились на перемирие. Вынужденно, разумеется!

Сейчас все пытаются переварить информацию, договариваются, ведут кулуарные переговоры и думают, как повернуть ситуацию в свою пользу. Союз, даже такой рыхлый и невнятный, это достаточно серьёзная сила и нужно просчитать все последствия!

Боевые действия затихли, а железная дорога для всех воюющих стала табуированной до крайности. Путь чист!

Сколько это продлиться, не знает никто, но я надеюсь успеть…

… и это не эмиграция, это эвакуация! Я человек иной эпохи, иной страны, иного мышления! Я не хочу, не желаю воевать, убивать и умирать за то,