Анатолий Дроздов - Листок на воде

– У нас теперь по-другому, Павел, не так, годом ранее. Хорошее снабжение, жалованье…

– А комиссары?

– В моей группе комиссаром Синельников.

Хм!

– Возвращайся, Павел!

Ну, Серега, ну орел! Кто кого в плен взял? Я ж не механик, чтоб купиться. Да меня сразу к стенке! Вместе с Ольгой. Кто нам комиссара простит?

– Ольга не убила Иогансона, только ранила. Причем, легко. Он сам очнулся и шум поднял. Если б вы не улетели, ничего бы и не было.

Так я и поверил!

– Твой случай, если хочешь знать, много шуму наделал. Товарищ Сталин возмущался, в Реввоенсовете вопрос ставил. Тридцать летчиков за год перелетели к белым! Разбирались почему, твой случай вспомнили. У военлета, который наркома спас, жену пытались изнасиловать! Кто будет воевать за такую власть? Троцкий ужом крутился, так ему надавали!

Революционный междусобойчик. Вожди борются за власть, едят друг дружку. Здесь каждое лыко в строку. Попался случай с пилотом, сгодится и пилот. Сталин Троцкого скушает – и поделом, но это будет не скоро.

– У нас мало хороших летчиков, Павел. Лучшие перелетели, в школах учат плохо. Люди бьются, гробят аппараты. Такие, как ты, на вес золота. Тебе сразу отряд дадут!

Догонят и еще дадут!

– Я за тебя поручусь.

Не факт.

– Ты из-за Липы? Не мог я ей помочь тогда, никак не мог! Меня бы слушать не стали! К тому же ты зря волновался. Не пропала твоя Липа! Замужем. Знаешь за кем?

Он называет фамилию. Я помню ее по учебнику. Этот деятель Сталина переживет. Липа – девочка умная, выбирать всегда умела.

– Вам с Ольгой опасаться нечего – Иогансона расстреляли.

Вот как! Попался нашим?

– Свои. Отправили вину искупать, он и отличился – загнал отряд под пулеметы. Рабочие, ополченцы – добровольцы. Сталин был в ярости. Трибунал голосовал единогласно. Троцкий заступался, просил помиловать, но Сталин настоял.

Насчет расстрелять за товарищем Сталиным не заржавеет…

– Сталин – замечательный человек! Умный, честный, решительный. Он сказал: "Когда таких, как Красовский, перетянем к себе, контрреволюции конец!" Я ему о тебе рассказывал…

Пора заканчивать вербовку.

– Ты бомбил Новочеркасск в апреле?

Он удивлен, кажется, искренне.

– Я здесь третий день! Из Москвы прислали – из-за вашего прорыва.

Если так, то живи! Встаю. Он тоже вскакивает.

– Бывай! – подаю ему руку.

– Спасибо! – он горячо ее жмет.

– Квиты!

Иду к "Ньюпору". У меня был долг, я его вернул.

– Павел!

Поворачиваюсь.

– Ты все же подумай! Я не врал тебе.

– Я не вернусь, Сергей! Не хочу бомбить мирных жителей, убивать детей и женщин! Я офицер, не палач! Скажи это Сталину, скажи Троцкому, скажи всем людоедам в Москве!

– Ваши не убивают? А как же белый террор? Вешать каждого десятого, если село помогало красным? А заложники? Насилия, грабежи? Я был в станице, где прошел Мамонтов. Ободрали людей до нитки! Даже тех, кто их с цветами встречал!

– Ваши не грабят?

– Наших за это расстреливают! Железной рукой! Красноармейцев и командиров! За белой конницей телеги тащатся, барахло грузить. Казачки, грабь-армия!

Не видел.

– С высоты не всегда видно. Люди вас ненавидят. На что вы надеетесь? Победить? Не будет этого!

Рапота прав – белые обречены. Я это знаю, в том-то и беда. "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь". Красные знают, за что воют, белые – против кого. В этом наша слабость. Армия без идеи – толпа, солдату должен знать, за что умирает.

– Прощай, Сергей!

– Увидимся!

Не дай бог, в воздухе…

– Передавай привет Ольге!

– А ты – Татьяне!

– Она будет рада. Сын у нас недавно родился. Прилетишь – крестным будешь!

– Большевики крестят детей?

– Татьяна хочет, – он смущен. – Почему бы и нет? Не запрещено!

Помечтай! Заскакиваю в "Ньюпор". Двигатель не успел остыть, заводится сразу. Разбег, взлет. Оглядываюсь. Аппарат Рапоты бежит по полю – карбюратор он все же прочистил…

Армия ушла вперед, подтягиваем тылы. Движемся медленно – транспорта не хватает. В одной из станиц бросаем якорь. Меня вызывают к Егорову. Подполковник квартирует в большом доме. В передней – незнакомые офицеры. Поджарые, настороженные, с острыми взглядами.

– Поручик Красовский!

– Так точно!

– Сдайте оружие!

Та-ак! Плохое начало.

– Я арестован?

– Пока нет. "Браунинг" позвольте!

Они и марку пистолета знают! Дрянь дело. Отдаю "Браунинг".

– Проходите, вас ждут!

В горнице двое: Егоров и полковник. Знакомое лицо. Девятьсот шестнадцатый, полеты за линию фронта, он тогда так и не представился. Военный разведчик, теперь контрразведчик, это к гадалке не ходи. Я – подозреваемый. У пилотов, направляемых в разведку, оружие не изымают.

– Узнали, господин поручик?

– Так точно!

– Хотел бы сказать, что рад встрече, но, к сожалению, не могу. Присаживайтесь!

Подчиняюсь. Егоров с полковником устроились напротив. Между нами стол. Умно. Пока вскачу и перепрыгну… Леонтий Иванович выглядит смущенным.

– Курите, Павел Ксаверьевич! – он придвигает коробку.

Это кстати. При допросе к месту курить. Можно перевести взгляд на папиросу, проследить за дымком, и никто не увидит, что у тебя в глазах. Полковник покосился, но смолчал – в доме хозяин Егоров. Чиркаю спичкой.

– К вам несколько вопросов, господин поручик, – вступает полковник, – но сначала кое-что разъясню. В станицах, освобождаемых нами, немало истинных патриотов. Они помогают разоблачать большевиков. Недавно один из патриотов сообщил нечто весьма любопытное. Его сын, пастушок, потерял овцу и отправился на поиски. В степи заметил два аэроплана. Они стояли рядом. У одного аппарата на крыльях были красные звезды, у другого – наши кокарды. Несмотря на это, военлеты беседовали и даже, пастушек в этом клянется, мирно курили.

Черт бы побрал всех глазастых пастушков! Лезут, куда не нужно…

– Закончив беседу, военлеты улетели. Пастушок запомнил день и время. Такое ведь не часто увидишь! Мы заглянули в журналы полетов. По всему выходит, что нашим военлетом были вы. Что скажете?

– Это так.

Егоров бледнеет. Видимо, до последнего считал подозрение ошибкой. Иметь в отряде шпиона – дело кислое. Извините, Леонтий Иванович, но отрицать глупо.

– Приятно, что вы не запираетесь, господин поручик! Надеюсь, вы объяснитесь?

– Непременно! В том вылете я заметил на земле аппарат красных. Большевик сел на вынужденную. Я приземлился, чтоб взять его в плен.

– Отчего ж не взяли?

– Военлетом красных оказался Рапота.

– Сергей Николаевич? – это Егоров.

– Вы знаете его? – полковник смотрит на Леонтия Ивановича.