Александр Авраменко - Исход

Глава 5

Длинная очередь из пулемёта свалила сразу четверых. Какие то не те пошли бандиты. Раньше, пока одного завалишь, так семь потов сойдёт, а тут — лезут, словно заговорённые. Но от пули ещё заклинаний ни один колдун не придумал, или кто там у них… Михаил торопливо, но без суеты заменил накалившийся ствол на запасной и вновь приник к мушке. Жители старой деревни, где он так удачно разжился оружием решили не оставаться на месте, пока лихо не добралось до них, и подались на Север. Неизвестно, кто первый выдвинул эту идею, мол, южане далеко от своих мест не уйдут, но бабки подхватили, и мужикам ничего не оставалось, как послушать своих жён и сняться с места. До слёз жалко было покидать ухоженные дома, в которых до сего дня жило не одно поколение, огороды и леса. Но… Если захочешь жить, то бросишь всё, кроме собственной шкуры. Так и ушли. Звали с собой и Мишку, но он решил остаться. Нет, не в деревне, поскольку жители то правы были — убийцы их в покое не оставят, раз дорожку нашли. Ещё наведаются. Первых он положил, так другие мстить явятся. И лютовать станут пуще прежнего. Вот и поневоле скажешь, что выхода другого, как уходить из родных мест — нет… Михаил вышел из деревни через день после ухода местных. И вскоре их нагнал… Недалеко ушли деревенские. Может, километров на двадцать… Перехватили их у райцентра… Всех. Почти сто человек. Может, чуть больше. Михаил насчитал сто восемь голов на кольях. А тел так и не нашёл. Наверное, убивали в самом городе, но туда он не сунулся. Обошёл, хоть и тяжело было тащить на себе пулемёт со всеми принадлежностями, винтовку автоматическую с патронами, ну и прочие нужные вещи: гранаты, нож, пистолет… Без оружия теперь — если только сразу горло под нож подставлять… Так что скрипнул зубами, посмотрев на жуткую аллею, и двинул налево. Райцентр большим оказался, пришлось в лесу заночевать, благо, нашёлся стожок неизвестно какого времени на поляне. Пусть и сено наполовину трухой стало, но зарылся, и вроде не замёрз, пусть и уже ближе к осени. Так и переночевал… Хотя… Что там убийцы творили, не видел. Но слышал… Всё ночь огни в городе полыхали, и вопли нечеловеческие доносились… Как ни зажимал уши солдат, а седых волос прибавилось, пусть и молод совсем ещё… Так поднялся почти до больших болот, и попал в засаду. Буквально перед второй столицей его прихватили, хорошо, дурачок попался какой то, вместо того, чтобы сразу стрелять, окликнул, да ещё по своему. Михаил и ответил… Из станкача, с обеих рук, на половину ленты. Чуть ли не расплав ствола бил, но — удачно. Что крикуна, что напарников его двух, всех положил. И ноги! Пока подмога к часовым не подоспела… Ушёл в болота, там слегу вырезал, и прямо по трясине. Выбрался на пустой островок, сплёл себе мокроступы, двинул дальше… На пятые сутки в сплошные леса вошёл, и вдоль старой железной дороги и двинулся. И не он один. Подстрелил лося, и на выстрел ещё попутчики пожаловали. Семья. Муж, жена, двое детишек. Пять и семь лет, пацаны. Да сестра жены, беременная. На седьмом месяце. Измотанные, грязные, голодные… Мишка как посмотрел на них, так молча нож мужику протянул, и на тушу кивнул, мол, режьте. Тот мясо отпиливает, и сразу видно, что неприспособленные они. Горожане. Ни ножом ни владеют, ни по лесу идти не могут. С голоду помрут там, где селянин или лесовик сыты будут, да ещё и отрыгивать… И точно. Переговорили — мужик тот инженером оказался. Конструктором. И супруга его из таких же. Интеллигентов. То ли учительница, то ли — библиотекарша. Словом, что-то с книгами связано. Сестра её и замужем не побыла толком. Только сошлась с парнем — залетела, как говорится. Но, тот видно честный оказался, расписались. И в эту же ночь, когда свадьбу гуляли, его горные жители и прирезали. Вышел покурить, докопались, и кинжал в спину, как у них заведено… Так и овдовела. А когда совсем страшно стало, после Москвы, решили тоже на Север подаваться, тоже рассудили, что южане где снег не пойдёт… Сплюнул тут Мишка, а что делать? Не по людски это, убогих кидать в беде. Только вот одно непонятно — дойдёт ли молодка на сносях? Или в пути рожать придётся? Но пока двигается… И месяц почти шли вместе. И пацаны привыкли к нему, и мужик тот вообще. Да и жена его, с уважением, словом, относятся. А молодуха вообще глазки строить начала. С её то пузом! Но тут уж генная память говорит. Испокон веков женщина к самому сильному тянется. Чтобы защитил, обогрел, накормил. Так что Мишка на молодку особо внимания не обращал, и тем ту обижал… Через месяц, когда уже белые мухи кружить в воздухе стали, вышли к городу. И жители вроде есть, но какие то странные. Косятся на чужаков, не разговаривают. Спрашиваешь, что дальше за ними — молчат. А что перед ними — и сам знаешь. Но поесть дали. И одеждой обеспечили. Пусть и со старых военных складов штаны ватные, да телогрейка, но не шкура звериная непросохшая, которая и воняет, и гремит по кустам. Там солдат и расстался со своими попутчиками. Молодуха рыдала, будто на смерть его провожает, знать, чуяла, что больше не увидятся. А может, и действительно в сердце запал, кто его, женское сердце, знает? Да никто. Словом, отправили их ещё дальше, на Мурманск. По слухам там Командующий Северным Флотом чуть ли не собственное государство основал, и всех, кого можно, под свою руку гребёт. Тем более, специалистов. А Мишка так и остался. Его сразу местная комендатура под ружьё поставила. И на службу определила. Получил он обмундирование, опять же со складов, жильё в казарме, паёк. И стал там жить. Обязанности невелики были. Сутки — дежурить в дотах вдоль железки, которые уже при нём построили. Отбиваться от бандитов, беженцев, когда выходят, проверять и отправлять дальше, на Север. Вот и всё, в принципе. А когда от службы свободен — то своими делами заниматься можно. Словом, почти гражданский человек… И Новый Год здесь встретил. Беженцев то видимо-невидимо было. Это он с инженером и его семьёй чуть ли не первыми вышли, потому и повезло им. А потом… В иные дни по сотне человек выходило на Медвежьегорск то. Уже и не знали, куда девать их. Старались дальше отправить, на Кольский полуостров… Но чем дальше шло, тем хуже становилось. И с продуктами, и вещами, и с прочим… Новый то год прошёл, и весна уже заканчивалась, к лету близко. А в мире ужас всё больше поднимается… Зашевелилась Азия, и двинулись они туда, куда раньше и носа высунуть боялись… И Китай поднялся. А чего землям Сибирским простаивать, если у них уже два миллиарда населения, и скоро, куда ни плюнь, узкоглазый гражданин Республики стоит? Зачистим Сибирь от белых дьяволов, и сами станем жить. Так вот в Пекине рассудили. И сделали. Тоже не щадили никого и ничего. Чтобы потом претензии никто предъявить не смог. А уж Поднебесная страна древняя. У них цивилизации ещё задолго до христиан были. И специалисты по казням и пыткам тоже имелись. И та же тактика — запугать до потери сознания. Чтобы сами сбегали, не тратить на них ни пороха, ни свинца, ни людей, тем паче. Такое вытворяли, что и сказать нельзя по человечески. У этих забава излюбленная была — поймают кого, и живьём на листе железа жарят. Или ещё хлеще чего придумают… В общем, народу всё прибывало и прибывало, и жить становилось всё хуже и хуже. И бежали люди отовсюду: и с Курска, и со Ставрополя, и с Иркутска, и с Казани… Со всех краёв необъятной Руси Матушки… Как то начальство проболталось, что одних беженцев через их городок почти три миллиона прошло… Призадумался Михаил от таких цифр. Страшновато стало. А что делать? Бежать то — некуда… Вообще… А тут ещё слухи, что исчезать народ стал. Тёмные такие. Жуткие. Мол, был городок или поселение. А ночью вдруг гул проходит, и утром — дома стоят, а народ — исчез. И вещи тоже. Пустой город стоит. Совсем. Словно в воздухе растворились. Страшно… А ближе к весне вообще гости странные пожаловали: вначале поляков толпа нагрянула, почти десять тысяч. С девками, с детьми, со стариками и старухами. А потом и чехи следом. Те вообще, можно сказать, скелеты ходячие. Как выяснили, вышло их почти пятьдесят тысяч, целый город, когда из Германии их турки резать начали. А дошло до России — только три тысячи. И то — неполных… Ну а под конец и сами немцы пожаловали. Шли через Калининград, бывший Кенигсберг, и Балтию. Резались с лимитрофами поначалу ж