Пол Андерсон - Единственная игра в городе

— Это не яд! — воскликнул патрульный. — Просто для него питье слишком крепкое. Смотрите, я сейчас выпью еще.

Тохтай взмахом руки отослал караульных и уставился на Эверарда слезящимися глазами.

— Из чего вы это делаете? — кое-как выдавил из себя он. — Из драконьей крови?

— Из ячменя. — Эверард не собирался излагать ему принципы перегонки спирта. Он налил себе еще немного виски. — Ладно, пей свое кобылье молоко.

Тохтай причмокнул.

— И впрямь согревает. Как перец. — Он протянул грязную руку. — Дай еще.

Эверард заколебался.

— Ну же! — прорычал Тохтай.

Патрульный покачал головой.

— Я же говорил, для монголов это питье слишком крепкое.

— Что? Смотри у меня, бледнорожее турецкое отродье…

— Ладно, ты сам этого хотел. Я честно предупредил, твои люди свидетели, завтра тебе будет плохо.

Тохтай жадно отхлебнул из фляги, рыгнул и вернул ее обратно.

— Ерунда! Это я просто с непривычки… Пей!

Эверард не торопился, и Тохтай стал терять терпение:

— Поскорей там! Нет, давай сюда другую фляжку.

— Ну ладно. Ты здесь начальник. Но я прошу, не тягайся со мной. Ты не выдержишь.

— Это я-то не выдержу? Да я в Каракоруме перепил двадцатерых! И не каких-нибудь там китаез, а истинных монголов… — Тохтай влил в себя еще пару унций.

Эверард осторожно потягивал виски. Слегка жгло в горле, но голова оставалась ясной — слишком велико было нервное напряжение. Внезапно его осенило.

— Холодная сегодня ночь, — сказал он, протягивая флягу ближнему караульному. — Выпейте по глотку, ребята, согрейтесь.

Слегка опьяневший Тохтай поднял голову.

— Это ведь хорошее питье, — возразил он. — Слишком хорошее для… — Опомнившись, он проглотил конец фразы. Какой бы деспотичной и жестокой ни была Монгольская империя, ее командиры всегда делились добычей со своими подчиненными.

Обиженно покосившись на нойона, караульный схватил флягу и поднес ее к губам.

— Эй, поосторожнее, — предупредил Эверард. — Оно крепкое.

— Кому крепкое, мне? — Тохтай сделал еще несколько глотков и погрозил пальцем. — Трезв как бонза. Плохо быть монголом. Сколько ни пей, все равно не опьянеешь.

— Ты это жалуешься или хвастаешь? — спросил Эверард.

Отдышавшись, первый караульный передал виски своему товарищу и, вернувшись на место, вытянулся по стойке «смирно». Тохтай тем временем снова приложился к фляге.

— А-а-а-а-х! — выдохнул он, вытаращив глаза. — Хорошо! Ну ладно, пора спать. Эй, вы там, отдайте ему питье!

Кое-как справившись с волнением, Эверард насмешливо бросил:

— Спасибо, я, пожалуй, выпью еще. А тебе больше нельзя — хорошо, что ты это понял.

— Ч-чего? — уставился на него Тохтай. — Да я… Для монгола все это — тьфу! — И он шумно забулькал.

Другой флягой снова завладел первый караульный: воспользовавшись моментом, он еще раз торопливо отхлебнул из нее.

Эверард перевел дух. Его идея могла сработать. Могла.

Тохтай привык к попойкам. И ему, и его людям наверняка были нипочем и кумыс, и вино, и эль, и медовуха, и квас, и то кислое пиво, которое здесь называли рисовым вином, — в общем, любые напитки того времени. Они прекрасно знали, когда им нужно остановиться, пожелать остальным доброй ночи и направиться прямиком в постель. А дело в том, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче двадцати четырех градусов, — продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же напитков тринадцатого века содержание алкоголя едва ли превышало пять процентов, и вдобавок все они изобиловали питательными веществами.

Шотландское виски — совсем другое дело. Если пить его как пиво (и даже как вино), жди неприятностей. Сначала, незаметно для себя, перестаешь что-либо соображать, а вскоре вообще лишаешься сознания.

Эверард потянулся к караульному за флягой.

— Отдай! А то все выпьешь!

Воин ухмыльнулся, глотнул еще разок и передал флягу товарищу. Эверард поднялся на ноги и стал униженно выпрашивать ее. Караульный пихнул его в живот, и патрульный упал навзничь. Монголы так и повалились друг на друга от хохота. Такую удачную шутку стоило отметить.

Только Эверард увидел, как отключился Тохтай. Сидевший с поджатыми ногами нойон просто откинулся назад. В этот момент костер вспыхнул ярче и осветил его глупую ухмылку. Эверард припал к земле.

Через несколько минут свалился один из караульных. Он зашатался, опустился на четвереньки и изверг из себя обед. Другой повернулся к нему и заморгал, нашаривая саблю.

— Ч-что такое? — выдохнул он. — Ч-что ты дал нам? Яд?

Эверард вскочил.

Он перепрыгнул через костер и, прежде чем монгол успел среагировать, бросился к Тохтаю. С громким криком караульный заковылял к нему. Эверард нашарил саблю Тохтая и выхватил ее из ножен. Воин замахнулся на него своим клинком, но Эверард не хотел убивать практически беспомощного человека. Подскочив вплотную к нему, он выбил саблю у него из рук и ударил монгола кулаком в живот. Тот упал на колени, его вырвало, и он тут же заснул.

Эверард бросился прочь. В темноте, окликая друг друга, зашевелились монголы. Он услышал стук копыт — один из дозорных спешил узнать, в чем дело. Кто-то выхватил из едва теплившегося костра ветку и принялся размахивать ею, пока она не вспыхнула. Эверард распростерся на земле. Мимо куста, за которым он спрятался, пробежал воин. Патрульный скользнул в темноту. Позади раздался пронзительный вопль, а затем — пулеметная очередь проклятий: кто-то обнаружил нойона.

Эверард вскочил и пустился бежать туда, где под охраной паслись стреноженные лошади. На раскинувшейся под колючими звездами серо-белой равнине они выглядели темным пятном. Навстречу Эверарду галопом понесся один из дозорных.

— В чем дело? — раздался его крик.

— Нападение на лагерь! — гаркнул в ответ патрульный. Ему нужно было выиграть время, чтобы всадник не выстрелил, а подъехал поближе. Он пригнулся, и монгол увидел только какую-то сгорбленную, закутанную в плащ фигуру. Подняв облако пыли, он осадил лошадь. Эверард прыгнул вперед.

Прежде чем его узнали, он успел схватить лошадь под уздцы. Дозорный вскрикнул и, выхватив саблю, рубанул сверху вниз. Но Эверард находился слева от него и легко отразил неуклюжий удар. Его ответный выпад достиг цели — он почувствовал, как лезвие вошло в мышцу. Испуганная лошадь встала на дыбы. Вылетев из седла, всадник покатился по земле, но все-таки поднялся, пошатываясь и рыча от боли. Эверард тем временем успел вдеть ногу в круглое стремя. Монгол заковылял к нему. Кровь, струившаяся из раны в ноге, при свете звезд казалась черной. Эверард вскочил на лошадь, ударил ее саблей плашмя по крупу и направился к табуну. Наперерез ему устремился другой всадник. Эверард пригнулся — мгновение спустя над ним прожужжала стрела. Угнанная лошадь забилась под незнакомым седоком, и на то, чтобы справиться с ней, у Эверарда ушла почти минута. Догнав его и схватившись врукопашную, лучник запросто мог бы взять над ним верх, но он, стреляя на ходу, по привычке проскакал мимо, так ни разу и не попав из-за темноты. Прежде чем монгол смог развернуться, Эверард скрылся в ночи.

Размотав с седельной луки аркан, патрульный ворвался в испуганный табун. Он набросил веревку на ближайшую лошадь, которая, на его счастье, оказалась смирной; наклонившись, Эверард саблей разрубил путы и поскакал прочь, ведя ее в поводу. Проехав через табун, он двинулся на север.

«Конная погоня, долгая погоня, — ни с того ни с сего забормотал он про себя. — Если не сбить их со следа, меня обязательно догонят. Что ж, насколько я помню географию, к северо-западу отсюда должны быть отложения застывшей лавы».

Он оглянулся. Пока его никто не преследовал. Конечно, им понадобится какое-то время, чтобы организоваться. Однако…

Над ним сверкнули узкие молнии. Позади загремел расколотый ими воздух. Его забил озноб — но не от ночного холода. Погонять лошадь он перестал: теперь можно было не торопиться. Все это означало, что Мэнс Эверард…

…вернулся к темпороллеру и отправился на юг в пространстве и назад во времени — именно в эту точку.

«Чисто сработано», — подумал он.

Правда, в Патруле подобная помощь самому себе не приветствовалась. Слишком большой риск возникновения замкнутой причинно-следственной цепи, когда прошлое и будущее меняются местами.

«Но сейчас все сойдет мне с рук. Даже выговора не объявят. Потому что я спасаю Джо Сандоваля, а не себя. Я уже освободился. От погони я могу отделаться в горах, которые я знаю, а монголы — нет. Прыжок во времени — только для спасения друга. А кроме того (к сердцу подступила горечь), все наше задание — не что иное, как попытка будущего вернуться назад и сотворить собственное прошлое. Если бы не мы, монголы вполне могли завладеть Америкой, и тогда никого из нас никогда бы не существовало».