Герман Романов - Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала

— Есть одна идея, Ефим Георгиевич, — веселым голосом произнес Ермаков, — надо только покумекать с мастером. Если все пойдет как надо, то через полгода наши солдаты просто сметут врага. Есть одно оружие…

— Твою мать! — разъяренным тигром метался по кабинету атаман Семенов. Только что Григорий Михайлович имел до крайности неприятный разговор с командующим 5-й дивизии японской императорской армии, расквартированной в Забайкалье, генералом Судзуки.

Нет, косоглазый был внешне корректен и любезен, рассыпался в комплиментах. Но потом сказал страшное для атамана, хотя и намеком. Генерал просто вскользь заметил, что власть Сибирского правительства отвечает интересам сохранения российской государственности, а его войска всецело защитят правительство Вологодского от любых враждебных посягательств. И впился раскосыми глазами в лицо атамана.

С невероятным трудом Семенов сохранил на лице невозмутимость — ведь вроде бы японец намекал якобы на красных и чехов. Но внутри атаман взорвался — в первую очередь это пожелание, вернее замаскированный приказ, относился к нему. Если в начале года Григорий Михайлович чувствовал себя спокойно, когда узнал, что Колчак приказал отрешить его от командования, то сейчас похолодело в душе.

Об открытом сопротивлении он даже не думал, и не потому, что сил не было. Силы имелись, и достаточные, вот только война с японскими и сибирскими войсками мало того, что привела бы его к поражению, но единственным победителем в этой склоке остались бы красные. А потому государственные побуждения пересилили в его душе уязвленное самолюбие, и он с не менее любезной улыбкой рассыпался в похвалах мужеству союзных японских и доблести сибирских войск, скрепивших свое братство по оружию.

И тут же получил жестокий удар под вздох. Судзуки выразил восхищение той поддержкой Сибирского правительства, которую оказал атаман, выказывая настоящую государственную мудрость и презрев, как истинный самурай, свое честолюбие, поставив долг превыше всего.

Сердце у Григория Михайловича превратилось в ледышку — японец затронул только что полученные телеграммы от председателя Сибирского правительства Петра Вологодского и заместителя командующего Сибирской армией генерал-лейтенанта Лохвицкого. Ответа на них он давать не хотел — все, к чему он стремился в этой войне, было превращено в прах скупыми строчками, отпечатанными на аппарате Бодо.

Японский генерал терпеливо ждал от него ответа, а в глазных щелочках, как показалось атаману, плескалась насмешка. И Григория Михайловича захлестнула ярость, но с невероятным трудом он сдержался…

И вот сейчас, в своем кабинете, он должен дать ответ, причем немедленный. Тот, о котором ему намекал Судзуки, и никакой другой. Иной ответ означал войну, которую атаман допустить не мог. А потому, выдохнув воздух, Григорий Михайлович постарался успокоиться и взять себя в руки. Они хотят от него ответа, ну что ж — правительство его и получит…

Атаман взял в руки колокольчик и громко позвенел им. Через несколько секунд на пороге появился войсковой старшина, исполнявший при Семенове множество функций — адъютанта, заведующего канцелярией, делопроизводителя, офицера по особым поручениям. При читинской неприхотливости, в сравнении с помпезной омской бюрократией, такое было обыденным делом, ведь практически никакого финансирования Забайкалья правительство Колчака всю войну не осуществляло. В то же время постоянно требовало у Читы средств и тут же со злорадством упрекало атамана в реквизициях.

Григорий Михайлович в сердцах сплюнул и неожиданно испытал чудовищное облесение. С чего это он так заволновался? Что из Колчака, с его гневностью и отсутствием административной хватки, Верховный Правитель получится не больше, чем из буренки призовой рысак, он знал давно, еще с момента знакомства на КВЖД.

В Чите в период конфликта с адмиралом даже брошюры на эту тему были напечатаны, вот только в Омске им не вняли. И что вышло?! Огромные средства, кредиты, большие поставки оружия и снаряжения не просто бездарно профуканы, но оставлены красным. Их даже не смогли уничтожить, и каждый день красные перечисляют по радио те груды имущества, что они захватили на складах…

Семенов, не глядя на вошедшего офицера, глухо выбранился. Ему хоть бы десятую часть тех запасов дали, он бы давно порядок навел, не озлобляя население реквизициями. А сейчас все просто — баба с воза, кобыле легче! И все эти чины колчаковские туда же! Он, будучи есаулом, был намного счастливее, чем ставши генерал-лейтенантом и раздавая те же генеральские чины другим, столь охочим до возвышения…

— Составь телеграмму Вологодскому. Признаю Сибирское правительство верховной властью на всей территории Сибири и Дальнего Востока и принимаю должность походного атамана всех казачьих войск Сибири. Отказываюсь от главнокомандования вооруженными силами на Дальнем Востоке и всех чинов, дарованных мне бывшим Верховным Правителем. Верю, что правительство выведет Сибирь из того тяжелого положения, в котором она оказалась по вине некомпетентного руководства. Войсковой старшина Семенов. Все! Ставь точку и отправляй немедленно. Погоди, не уходи.

Атаман прошелся по кабинету и резко остановился. Почему вторую телеграмму прислал Лохвицкий, а не Арчегов?! Да потому, что в Иркутске готовят рокировку, желая поменять ротмистра, строптивого выдвиженца Читы, на покладистого генерала. За этим стоит Сычев и те министры, кому Григорий Михайлович поперек горла костью встал. А это значит, что Арчегов ему не враг, а союзник, и его надо не…

— Срочную телеграмму генералу Скипетрову! Перейти с отрядом в полное подчинение полковнику Арчегову, выполнять все распоряжения. Прежний приказ за номером 643 отменяю. Атаман Семенов. Все, ставьте точку и немедленно отправляйте. Через час отправьте телеграмму Вологодскому, не раньше, — Семенов жестом руки отправил за дверь офицера.

Атаман медленно прошелся по кабинету, возбужденно потирая ладони. Без него здесь ни один иркутский выдвиженец не разберется, будь он генералом семи пядей во лбу. Должность походного атамана многое позволить может, очень многое. Сейчас казачество увеличивают, и Прокопий Петрович из Иркутска сообщил сегодня, что делают сие по инициативе Арчегова. А ведь более полумиллиона казаков будет, пятая часть от всего населения. И с ним считаться будут не менее, чем сейчас. Или даже более, если учесть омскую историю. А потому надо немедленно согласовать действия с атаманом Оглоблиным, его помощь нужна как никогда…

— Я настаивал на безусловной выдаче чехословацким корпусом российского вагонного парка. Обосновывая тем, что в нем острая нужда для эвакуации беженцев и для нормального функционирования железной дороги, — министр финансов Михайлов был возбужден, щеки покраснели, движения стали быстрыми и резкими.

Ермаков им любовался — каким все же молодым был Иван Андрианович. Но уже министр и с блеском провел столь трудные переговоры с Советом послов. А ведь там те еще зубры, не одну собаку съели на дипломатическом поприще. Но переговорили их, убедили, действуя по трем криминальным принципам, оказавшимся годными и для дипломатии.

Константин долго втолковывал министрам постулат «не верь, не бойся, не проси», принятый в российских тюрьмах. Упирая на то, что за наиболее непримиримыми послами просто нет реальной силы. Тем более что всего за считаные часы до переговоров, используя «разделяй и властвуй», удалось перетянуть на свою сторону японцев и нейтрализовать американцев и англичан согласием выплатить часть долгов Российской империи золотом Колчака. Но долги долгами, а предложение закупать военную технику и корабли только и исключительно в одних САСШ, тем самым как бы уравновешивая японские притязания, возымело определенное действие. И посол Гаррис, на что и рассчитывали русские, повел себя соответственно — чехи чехами, но интересы собственной страны важнее…

Второй переговорщик, в отличие от «злого» и резкого Михайлова, был также молодым, но «добрым» и ушлым — именно Яковлеву удалось сломить сопротивление чехов и французов. Вернее, не сломить, а купить…

— Когда Павлу заявил, что значительная часть имущества куплена у населения, я понял, что перелом произошел — тем самым чех признал, что большая часть добра ими награблена. Тут надо было их ломать, и…

Я предложил выкупить данные грузы, если, по недостатку вагонного парка, союзникам не удастся их вывезти, все же им давали вчетверо меньшее число эшелонов от прежних. И когда Гирс заломил цену, я понял, что мы их победили. Они начали торговаться, значит, воевать не станут, и вопрос только в цене, — Яковлев не скрывал победной, но презрительной улыбки. И на то имел полное моральное право…