Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая

Кажется, смутился. Смутился, кашлянул.

– Между Сияющими... Между Сияющими не принято спрашивать, если ты не ученик... Ладно, скажу. Салмонеи – смелые люди, которые попытались спихнуть наших ДЕДОВ с Олимпа. Ты должен был знать двоих – Ойнея Калидонского, твоего деда по отцу, и Амфиарая Талида...

...Дядю Амфиарая? Того, что так не любил Зевса? Как же, помню! Говорил мне дядя Эвмел!..

– Не вышло, жаль! Думаешь, ОНИ сами Салмонеев остановили? Да ничего подобного! Нас же натравили, полукровок! Шепнули этому безумцу Гераклу, что Салмонеи людей, видите ли, в жертву приносят...

...И дядю Геракла Амфиарай Вещий не любил! Теперь ясно, за что!

– Да только не сказали, скольких в ИХ честь каждый год убивают. Режут, на алтарях жгут. ИМ можно – нам нельзя!

Горячо говорил Паламед, сын Навплия, искренне. Так горячо, что уверился я – обман. И тут обман! Не врет – но и всей правды не говорит, сладкоголосый! К чему умному лгать? Умный правду жертвенным ножичком разделает, на огоньке подпалит и на блюде подаст – по частям. Ешь! А он ведь умный, Паламед, серебро с царской печатью выдумал!

Вдохнул я прохладный ночной воздух, глубоко вдохнул и проговорил, тихо-тихо, одними губами, чтобы и самому не слышать:

– Обман!

Чего я не ожидал – так это толпы. Высыпали к Микенским воротам, за стены выбежали, дорогу запрудили. В фаросах, плащах, драных хитонах, меховых накидках (это летом-то!), просто в повязках набедренных:

– Ванакт Диомед! Диомед! Ди-о-мед! Ди-о-ме-е-ед!

Ощетинились мои куреты, подобрались, за копья взялись. Я и сам диву дался: с чего бы это? Почти каждый месяц куда-нибудь езжу, и хоть бы раз кто ванакта, богами над Арголидой поставленного, вышел встретить. А тут! Мятеж, что ли? Или возлюбили меня в сердцах своих, пока я в отстутствии пребывал? И опять-таки, с чего?

– Диомед! Ди-о-мед! Ванакт! Ванакт! Хай! Ха-а-ай!

Окружили, руками потянулись. Вот и работенка у гетайров появилась. А то заскучали они в нашем Аргосе!

– Ва-а-ана-а-а-акт! Ха-а-а-ай!

А тут я и Капанида узрел – на колеснице золоченой, в фаросе, в венце. Да не одного, с Киантиппом...

– Ха-а-а-ай! Аргос! Аргос! Арго-о-о-с!

...Фу ты, гарпии с ламиями! Дионис-Бромий к нам заглянул, что ли? Слыхал я, бывали тут в старину вакханалии, весь город дрожал!..

– Тидид! Тиди-и-ид!

Хвала богам, Сфенел! Сейчас объяснит!

– Дядя Диомед! Дядя Диомед!

Ну, Эгиалид! Хорошо еще, гетайры подхватить успели, а то брякнулся бы на землю, басилей богоравный!

– Да чего тут у вас, Капанид?

Удивился, моргнул, бороду огладил.

– Ну так ведь... Народ! Ты послушай!

– Дядя Диомед, дядя Диомед, тебя любят, тебя все встречать пришли! А ты говорил...

Погладил я Киантиппа по нестриженным волосам (пора, пора стричь!), поправил венец золотой, что на ухо ему съехал...

Послушать?

– Троя! Троя! Тро-я! Диомед! Диомед! Тро-о-оя-я-я!

Ах, вот оно что!

– Веди нас на Трою, ванакт! На Трою! На Тро-о-о-ю-ю-ю! Не нужны нам микенцы, ты веди! Веди-и-и!

Ясно...

– И давно она пролетала?

– К-кто? – опешил богоравный Анаксогорид. – К-куда пролетала?

– Как кто? – вздохнул я. – Кера, понятно!

Оказалось – давно, почти сразу же после моего отъезда. Сначала на агоре закричали, потом – по улицам шум пошел. Сперва Елену с Парисом кляли, потом подвигами дедов-прадедов хвалились (Персея Горгоноубийцу – и того не забыли!). А затем к Лариссе пошли – оружия требовать. Наши, аргосские, пошли, а следом из Тиринфа прибежали, из Лерны, из Трезен – отовсюду. Кто-то уже таблички завел, списки пишет – героев-добровольцев...

– На Трою! На Тро-о-ою-ю-ю-ю!

Вот вам и Золотой Век! Сами на Гекатомбу спешат! Хорошо еще, не Этолия здесь – криком дела не решаются.

– Дядя Диомед! Дядя Диомед! А ты меня под Трою возьмешь?

Волнуется Киантипп, на колеснице подпрыгивает. Ну, он-то ладно. Я в его годы тоже геройствовать рвался. Но остальные вроде как постарше будут!

Да-а, громко Кера прокричала! И, похоже, не только она...

– Капанид, стражу на улицу! Всех – по домам! Вежливо! Вежливо! Уговаривать! Но чтобы через час пусто было!

Чешет Сфенел свою репку, снова моргает – изумленно этак:

– А зачем, Тидид? Ведь Троя!.. Ты послушай, послушай!

Да чего тут слушать, Капанид? Или блеяния овечьего перед алтарем не слыхали? Овцы блеют – а жрецы ножик бронзовый вострят. Или каменный – как у моих куретов!..

Эге, уже не блеют! Поют!

И следом – дружно, в сотню голосов:

Капанид улыбается – доволен, простая душа, и Киантипп улыбается. Почему же мне невесело?

– Мантос! Нужно найти одну женщину. Жрицу...

– Э-э, ванакт Диомед! Зачем слова тратить, зачем объяснять? Сейчас привезем твою госпожу, оглянуться не успеешь, моргнуть не успеешь – госпожа Амикла здесь будет!

– Ты!.. Не смей! Просто найди ее и скажи... Нет, ничего не говори, просто найди. Я... Я сам!..

* * *

– Это по всей Ахайе, Тидид! – дядя Эвмел отложил в сторону папирусный свиток (аж с Кипра!), устало потер глаза. – Знаешь, такого никогда еще не случалось. Если начнется война – это будет первая всеахейская война. Может быть, Елена, сама того не желая, объединит нашу землю. Или погубит, не знаю... Но мы уже не останемся прежними...

Я пожал плечами. Меньше всего хотелось думать о войне. Если Мантос поспешит, он вернется скоро, очень скоро... Что я ей скажу? Про серебристый свет, про ветер над лесом? Про то, что все теперь будет иначе? А как – иначе? Наши обычаи несокрушимее Трои, будь она трижды...

– Дядя Эвмел, но ведь Троя тоже хочет войны!

Он усмехнулся тонкими бесцветными губами (эх, дядя, совсем ты плох стал!), худые пальцы ударили в столешницу:

– Там то же самое, мой мальчик. Азия против Европы! Это тоже впервые. Знаешь, недавно услыхал новое словечко – «варвары». Это те, чья речь нам непонятна: «вар-вар» – и все. Мы начинаем осознавать себя, Тидид! Вместо рода, племени, фратрии – народ, единый язык...

– Все это нужно живым! – перебил я. – Живым, дядя! Если мы погубим нашу молодежь под Троей, сами сгинем – кому к воронам собачьим будет нужен этот единый язык! Я не о поражении говорю. Но иногда победы – хуже поражений!

Дядя не ответил. Нащупал палочку, с трудом привстал, зацепил локтем одну и табличек...