Виктор Мишин - Второй шанс. Снайпер

Я опять один, ползу уже который час, не зная даже куда. Машину нам изрешетили солдаты, да и от моих гранат ей досталось. Забрезжил рассвет, и я, ориентируясь по нему, двинул в путь. Двинул, громко сказано. Правильнее – пополз. Речи о том, что можно двигаться на машине, не было. Сил едва хватало ползти. Вырубился я только в маленькой рощице, куда добрался, когда вокруг стало совсем светло. Забрался в какие-то кусты и…

Свет. Кругом белый, ослепляющий свет. Непривычные ощущения. Обычно темнота накатывает, надоевшая до оскомины. А откуда я знаю про темноту? Странно. Странно и страшно. Вместе со светом пришла боль. Ужасная, как будто тело пополам разорвали. Черт, как же больно! А еще трясет, сильно, зуб на зуб не попадает. Лихорадка? Температура? Скорее последнее.

– Вставай! – в голове вдруг звонко раздался чей-то голос.

– Не могу! – мысленно, на автомате ответил я.

– Вставай! – повторил голос.

– Как?

– Вставай!

«Чей это голос? Кто со мной говорит?» – в голове стучит набат. Кто, где, почему?

– Вставай!

«Господи, да за что?»

Голос в голове требовал и требовал, а мне только хотелось понять – кто это говорит. Голос удивительно чистый и звонкий.

А затем пришел образ. Лицо, нет – лица! Обе, вместе. Как это возможно вообще? Обе мои женщины – та, что осталась там, в прошлой жизни, и та, что встретилась мне здесь. И дочери, все. А нынешняя супруга – Светланка – ведь в положении была, точно, отчетливо вижу округлившийся животик.

– Вставай! – в этот раз я уже видел, кто мне это говорит.

– Не могу, родные. Убило меня. Второй раз.

– Нет! Еще не время. Ты должен встать. Ты не посмеешь оставить еще одну девушку вдовой, – голос той, оставшейся в прошлой жизни, стал твердым как сталь.

– Сережка, вставай. – Нынешняя обняла девчонок и плачет. Света из прежней жизни также плачет и прижимает к себе маленькую, самую первую мою дочь. Господи, ведь с сорок первого почти не вспоминал о них. Нет, не забыл, просто времени не было – вспоминать. Да и старался не вспоминать, если честно. Тяжело это, слишком тяжело.

– Почему?

– Так надо. Ты обещал. Вставай.

Свет померк, и глаза раскрылись.

«А-а-а!» – крик из груди рванулся наружу и оборвался почти мгновенно. Перед глазами радужные круги. Боль. Боль охренительно невыносимая. Круги медленно расходятся. Где-то в вышине небо, темное и безмолвное. Медленно взгляд налево, направо. Никого. Где я?

Мысли путались. Голова как колокол. Ужасная, резкая боль пронзила левую руку. Так, пусть лежит. О, я уже думать начал – видать и правда – «опять» живой. Короткий взгляд на левую кисть – месиво. Кровищи как на бойне. Правая поднялась вполне спокойно. Рядом лежит «Вальтер», затвор на задержке. Мы ведь вроде в рукопашной сходились, откуда пистолет? Так, сюда я полз долго, здесь вроде не стрелял. Может, вытащил, чтобы под рукой был, а сам «отрубился». Медленно, крайне медленно начала возвращаться память. Закрыв глаза, я вдруг увидел:

– Серега, чего-то суета нездоровая, – прошипел Мурат.

– Вижу, – я вглядывался в прицел.

Снова я открыл глаза и попытался вспомнить.

Нас предали. Предали те, кто вообще-то должен был помогать. Нет, не ребята осназовцы, а американские братья. Долбаные продажные бандиты решили «срубить бабла» побольше. Сначала нас чуть не оприходовали подоспевшие американские рейнджеры, довольно охотно принявшиеся нас изничтожать. Затем и сама местная шантропа добить хотела, когда поняли, что солдатам не удалось.

Убрали мы с Муратом и Гровса, и Оппенгеймера, и даже Ферми, случайно появившегося в неподходящем месте. Жаль, больше никого из «атомщиков» не было, но попали мы в такой переплет, что выбирать не пришлось. Хорошо хоть Гровс и Ферми подвернулись так удачно, они за Оппи приехали. Когда в нас начали стрелять солдаты, мы хоть и были готовы к такому повороту, но убивать простых парней не хотелось. Злоба накатила уже потом, когда был ранен Мурат и мне заодно прилетело. Только тогда пришла мысль, что можем погибнуть и надо выкручиваться. Тогда, оглядев поле боя – охренел, куча убитых американских рейнджеров, а среди них – Мурат!

Уходили, расчищая путь буквально зубами. Дошло до ножей, кажется, я даже челюсть кому-то свернул. Оставили погибшего из-за предательства бандитов – Фукса, нашего осведомителя. Хотя, как раз это нам было на руку. Когда уже почти выбрались, с оставшимся боевиком из ОСНАЗа Майклом вновь нарвались на американских солдат. Сами получили тоже прилично. Левая кисть висела как тряпка, в животе – как минимум дыра. Еще пуля в ноге и голова задета, точно.

Мурат умер у меня на руках. После такой бойни он был как решето. Во время боя мне показалось, что он лишь ранен. Пусть тяжело, но – ранен. Когда же он закрыл глаза, чтобы уже не открывать, я увидел то месиво, что было у него вместо тела. Сколько же в нем силы? Казах держался долго, но был обречен. Черт, у меня даже слов нет, чтобы передать чувства. Боль, одна лишь боль.

Весь бой пролетел как один выстрел, двор у башни, с крыши которой мы работали, после боя был усеян трупами молодых американских парней. Отдаю должное – рейнджеры дрались как львы. У меня в брюхе тому отличное подтверждение. Удар штыком был серьезен, не знаю насколько, но внутри все огнем горит. Поискав по карманам тюбик с морфином, с облегчением выдохнул. Слава богу! У меня всего один был. Тот, что был у Мурата, ему же и достался. Вколол я ему прямо перед смертью, может, хоть чуть-чуть ослабил ему боль перед переходом в другой мир.

Друга я похоронил в какой-то ямке, выступе в скале, под сосной. Совсем недалеко от могилы Мурата, таким же образом я схоронил и Майкла, последнего осназовца. Похоронил как смог, конечно. Кидал камни одной рукой, лежа на боку. Тяжело, но просто знал одно – я обязан был это сделать. Погони уже не боялся. Решил – убьют, так убьют. Мурат, мой друг, нет гораздо больше – брат. Я прошел с ним через такое – и вот теперь его нет. Мелькнула мысль, и я даже поднял пистолет, но в последний момент что-то заставило меня опустить ствол и подняться.

Мурату в могилу я положил «Вальтер». Его винтовку утопил в каком-то озере вместе со сбруей. Свое имущество, подумав, закинул туда же. Помню, вода подвернулась вовремя, к тому времени я уже был на грани, а вода дала вторую жизнь. Из оружия у меня остался только пистолет, пара магазинов к нему и два ножа.

Двигался я всю ночь, через не могу, полз, пытаясь найти убежище. Хорошо, что был почти налегке. В какой-то невысокой скале нашел лазейку и, забравшись в нее, вновь вырубился.

Очнулся спустя несколько часов, боль как бы даже стала слабее. Рука просто ничего не чувствовала. Нога – горела, голова сильно чесалась. Чего в брюхе – остается только гадать, но боль была жуткая. Кое-как, кряхтя и дико матерясь, обновил повязки, истратив последний перевязочный материал.