Андрей Ерпылев - Слуга царю...

Дверь распахнулась, и из полутемной комнаты вдруг, в неземном, как показалось всем, сиянии, возникло чудесное видение, настоящий ангел: прелестная цесаревна Сонечка, подросшая и еще более похорошевшая за прошедший год.

Замерев на пороге всего на мгновение, она радостно взвизгнула и стремглав кинулась к Бежецкому, ловко увернувшись от рук матери, пытавшейся заслонить ее своим телом от страшного «бунтовщика».

— Дяденька ротмистр! — Милый голосок, уже отлично выговаривающий коварную, никак не поддающуюся ранее букву, звенел от восторга. — Дяденька Бежецкий! Вы пришли спасти нас от страшных разбойников?..

Не обращая внимания на растерянность своего старого знакомца, на мать, находящуюся на грани обморока, девочка с разбегу прыгнула на руки перемазанного военного, узнанного ею сразу, с первого взгляда.

— Посмотри, мама, князь пришел, чтобы спасти нас!..

Осторожно сжимая в объятиях хрупкое детское тельце, Бежецкий взглянул в просиявшие вдруг узнаванием и надеждой глаза императрицы и промолвил непослушными губами:

— Я явился, чтобы засвидетельствовать свою верность вам, ваше величество, и данной мной присяге…

Откуда-то из-за портьеры, прямо под ноги идущему, кинулся серой мышкой какой-то невзрачный человечек, протягивающий на ладонях нечто сверкающее, и тут же рухнул на колени перед победителем, проехав метра два по полированным плашкам паркета.

Останавливая жестом залязгавших за его спиной затворами соратников, Бежецкий сделал шаг по направлению к странному человеку, смутно напоминавшему кого-то знакомого. Вот и вицмундир на нем…

— Извольте вот… К стопам вашим припадаю…-лихорадочно бормотал субъект, все стараясь всунуть в руки Александра свою сияющую ношу. — В чаянии справедливого и милостивого суда, аки архангела Гавриила с мечом огненным мню…

— Князь Карпинский? Аристарх Леонидович! — узнал наконец в дрожащем слизняке бывшего заносчивого вельможу Александр. — Не вы ли, князь, предлагали мне давеча сдаться на милость победителя?

— Страхом обуян был и помрачением разума, — твердо заявил низверженный столичный голова. — Паки диавольскою властью…

— Говорите понятным всем языком, князь, — брезгливо отстранился Бежецкий. — Вы что, в духовной семинарии обучались?

— Отдал дань в отроческие годы, — не стал отпираться Карпинский и снова попытался впихнуть свое «что-то» в ладонь собеседника. — Вот… Возьмите… Не откажите милосердно…

Александр наконец разглядел, что за штуковину сует ему челкинский лизоблюд.

— Да вы никак орденом Андрея Первозванного меня решили наградить, господин генерал-губернатор?! Не много ли о себе возомнили? — и обернулся к своей свите. — Возьмите-ка его…

Еще минута, и бывший генерал-губернатор забился, брызжа слюной, в стальных руках решительных и вооруженных людей, покрытых пылью и пороховой копотью.

— Это ошибка!.. Я невиновен!.. Я только подчинялся Насилию!..

Бежецкий уже забыл про него, двигаясь дальше, но обернулся на пороге, услышав.

— Отпустите меня! Я знаю, где узурпатор!..

— Не врете?

— Христом богом клянусь! — Князь задергался в руках держащих его людей еще сильнее, пытаясь перекреститься. — Матерью своей клянусь, детьми и внуками! Здоровьем и благополучием их во веки веков!..

Александр кивнул:

— Отпустите его.

Внезапно отпущенный на свободу Карпинский рухнул на четвереньки и так, по-собачьи, подбежал к Бежецкому, только что не виляя хвостом. Он готов был облобызать грязные ботинки победителя, но тот брезгливо отстранился:

— Ведите же нас, князь… Только, ради бога, встаньте на ноги. Неудобно как-то…

Когда последние солнечные лучи на исходе этого заполошного и сумбурного дня, найдя щелку в плотно затворенных шторах, окрасили в ярко-красный цвет стену скромно обставленной комнаты, где в окружении многочисленных приборов и медицинских приспособлений, опутанный проводами и трубками, словно щупальцами спрута, пробужденного к жизни стараниями жрецов Асклепия, лежал самодержец, бледный и спокойный, будто мраморный памятник самому себе, вдруг тревожно замигали лампочки, запели трели сигналов, заверещали перья самописцев, начавших тут же покрывать бумажные ленты своими невразумительными кривыми…

Медики, окружившие постель своего высочайшего пациента, так долго не подававшего признаки жизни, с трепетом увидели, как впервые за много дней дрогнули и приоткрылись глубоко запавшие глаза, пока еще пустые и бессмысленные, словно у новорожденного младенца…

Александр пожал плечами. Он знал почти столько же, сколько и его близнец. Почти столько же… Разве что видел ее мертвой, а тот, другой — нет… Так пусть же навсегда останется для него любимая женщина, предавшая его во имя высокой цели и жестоко наказанная за это, прекрасной и желанной, не имеющей ничего общего с тем, что предстало тогда перед ним… Нет, она не заслужила такой участи, того, что с ней сделал этот зверь в человеческом облике. И в человеческом ли?..

— Как там Владимир? — спросил он вместо ответа. Теперь уже настала очередь Александра пожать плечами.

— Володька?.. А что с ним сделается? Железкой больше, железкой меньше… Тем более сквозняком прошла. У него ведь все жизненно важные органы знаешь где находятся? То-то… Заживет все как на собаке. Уже сестер милосердия, говорят, лапает… Еще немного — и свидания начнет назначать… Если кобелизма своего не потерял — все в порядке.

ЭПИЛОГ

Два мужских силуэта замерли под настоящим снегопадом из опадающих цветочных лепестков над скорбным памятником, едва видным из-под венков и живых цветов. Глубоко высеченная на полированном черном граните под простым православным крестом надпись гласила:

«Княжна Анастасия Дмитриевна Лопухина».

И все. Никаких дат, эпитафий, скорбящих ангелов…

— Ты знал, Саша?

Стоящий с низко опущенной головой Бежецкий молча помотал головой. Он знал ее как Маргариту… Всегда она была только Маргаритой. Его Маргаритой. Маргаритой фон Штайнберг…

— Как это случилось, Саша?

Государь, заметно идущий на поправку, но все равно еще очень слабый и не покидающий постели, принял обоих Бежецких в Большом Гатчинском дворце, избранном им своей летней резиденцией сразу после восхождения на престол в 1993 году.

Развеять слухи об участии «единого в двух лицах» князя в успешном «удалении от власти» Челкина не удалось, да и не пытался никто этого делать. Слишком уж много было свидетелей, лично видевших Александра и во главе повстанцев, теперь иначе чем спасителями Отечества и не называемых, и в каземате Петропавловской крепости.