Dmitrii Kazakov - Черное знамя

«Веселые минуты на работе и дома» каждый час…

«Слово предоставляется партии» в самое лучшее время, когда люди в большинстве своем находятся дома, собираются у приемников, и уже достаточно устали за день, чтобы не вдумываться в то, что им говорят.

Ну а в праздники, в День Поминовения, приходящийся на дату смерти Чингисхана, в День Нации, первого мая, и в День Воссоединения, в ноябре, ее заменяет «Слово вождя», и речи Огневского гремят в тысячах динамиков, воспламеняя сердца, разжигая патриотизм, укрепляя волю к борьбе… и затуманивая мозги.

Последний, самый длинный выпуск новостей, длящийся чуть ли не двадцать минут, с приглашенными комментаторами-специалистами из МИДа, армии, флота и иногда даже от корпуса жандармов.

Никакой импровизации, подробный, тщательно составленный документ, озаглавленный «Программа радости и единения народов империи», что был принят отделом общей пропаганды шестого марта тридцать второго года, и с тех пор неукоснительно проводится в жизнь на всех радиостанциях огромной страны.

Все в его рамках, все знакомо и предсказуемо, как траектория падения кирпича.

В санатории у него был приемник, но за все эти месяцы Олег не включал его ни разу.

— Чего это радио как орет? — спросил Степанов, входя в комнату.

— Не знаю, я его не включал, — отозвался Одинцов.

Заведующий специальным сектором убавил звук до минимума, и, посмотрел на Олега, потирая руки:

— Ну что же, приступим, да-с. Введу вас в курс дела, покажу, чем будете заниматься. Присаживайтесь.

Олег послушно уселся за свой стол — кресло ему подобрали мягкое, удобное, с изогнутыми широкими подлокотниками.

— Главное дело для нас в данный момент — довести до ума, упорядочить картотеку, — Степанов прошел к одному из шкафов, открыл дверцу, и вытащил толстую картонную папку. — Дело тринадцать дробь тридцать шесть имеется, а карточка к нему не заполнена. Бардак, да-с. Сейчас достану чистую…

Папка, украшенная сверху озвученным номером, плюхнулась на стол перед Олегом.

Степанов же полез в другой шкаф, вытащил сначала лист белого картона стандартного размера, а за ним — аккуратно сложенный прямоугольный кусок черной ткани с желтой каймой.

— О, надо же, флаг… — на него заведующий сектором уставился с некоторым недоумением. — Он у нас тут на всякий случай, вдруг какое начальство пожалует.

Государственный стяг оказался убран на место, а картонка — торжественно вручена Олегу.

— Тут все разграфлено, пронумеровано и подписано, — принялся объяснять Степанов. — Ваша задача — брать информацию из дела, и вносить в карточку, чтобы у нас была, так сказать, информационная выжимка.

«Работа, достойная обычного писаря» — с горечью подумал Олег.

Прав был проклятый Голубов, его и в самом деле вышвырнули, избавились от потерявшего ценность сотрудника. Засунули туда, где он будет до самой пенсии «перебирать бумажки», ладно хоть еще содержание положили неплохое, пусть не по чину, и не такое, как было раньше, в отделе общей пропаганды.

— Вот, смотрите, само дело посвящено Российскому Теософскому обществу, — рассказывал Степанов, роясь в папке. — Учредительное собрание его случилось семнадцатого ноября девятьсот восьмого, так что первые документы тут еще из архива санкт-петербургского губернского жандармского управления. Название и дату основания организации заносите вот сюда, — он ткнул длинным белым пальцем в графу в левом верхнем углу карточки, — имя руководителя, в данном случае это председатель РТО Анна Алексеевна Каменская, проставляете рядом… ниже записываете имена остальных руководителей вплоть до нынешнего, Нины Михайловны Ронжиной, и если есть, то даты — кто когда правил, если можно так выразиться.

— Так что, это РТО существует до сих пор?

Степанов улыбнулся, зевнул, не забыв осенить рот крестным знамением, после чего ответил:

— Если верить нашим коллегам из управления имперской безопасности, то да, существует.

От слова «коллеги» Олега покоробило, и заведующий сектором это заметил.

— Что же вы ежитесь? — спросил он. — Как сказано в Писании, нет власти, что не Бога. Творения Всевышнего мы все, и государство тоже создано не иначе как по высшему промыслу. Посему обязанность каждого истинного христианина — повиноваться поставленному над ним «кесарю» и выполнять свой долг со всем возможным смирением и прилежанием.

Говорил Степанов с воодушевлением, чувствовалось, что сам в это верит.

— Дело всех, кто впустил в свое сердце боговдохновенную идею евразийства, есть общее дело, — тут Олегу показалось, что он сидит у радиоприемника и слушает «Духовную беседу», причем не самую удачную. — И совершенно неважно, носим мы погоны или цивильный пиджак, наша святая обязанность — раскрывать и обезвреживать идеологического противника, а наш с вами конкретно долг связан с теми недругами, что прячутся в мистических орденах, масонских ложах и тому подобных вредоносных, пагубных, самим Диаволом вдохновленных организациях, да-с, — тут заведующий сектором сообразил, что его понесло, и что разглагольствует он перед опытным пропагандистом, перед тем, кто меньше всего нуждается в лекциях подобного рода. — Извините, я несколько увлекся.

— Ничего, — сказал Олег, глядя в сторону.

Его выкинули, точно ослепшую лошадь, больше не способную носить на себе всадника. Приставили туда, где он будет приносить хоть какую-то пользу, как того же бывшего гордого скакуна привязывают на мельнице, чтобы он ходил по кругу, вращая жернова и при этом медленно подыхая от изнурения.

Но зачем тогда понадобилось Штилеру личным распоряжением выдергивать своего бывшего сотрудника из Крыма? Он вполне мог еще месяц провести в «Родине», подлечиться окончательно, поправить здоровье, вернуть былые кондиции.

Ну нет, лгать себе не стоит…

Главная заповедь любого пропагандиста — других обманывай, но сам всегда смотри правде в лицо, иначе ты рискуешь запутаться в тенетах фальши, и сам сделаешься как фальшивый колокольчик из фольги, чей голос никто не услышит.

Ему никогда не стать таким, каким он был до того проклятого майского дня.

— Да, да, вернемся, так сказать, к нашим теософским баранам… — Степанов заговорил с наигранной бодростью. — Вот сюда заносите всех лиц, в разные годы состоявших в данной организации, для РТО список будет длинный… изо всех-всех документов его собираете… госпожа Львова, скрипач Лесман… Гельмбольдт, это из Петрограда, а есть еще и из Москвы, вот полюбуйтесь, в этом донесении они перечислены… Герье, она возглавляла московское отделение, структура фиксируется вот здесь… калужское, киевское, ростовское… В дальнейшем, как за другие дела приметесь, будете в них отсылки к РТО находить, это значит, что карточку тринадцать дробь тридцать шесть надо доставать и пополнять, а все, что из этого дела к другим может относиться, лучше сразу отдельно фиксируйте… Вот, есть ниже особая графа — «Смежные организации». Например, смотрите, протокол допроса Андрея Бугаева, более известного как поэт Андрей Белый, он у нас тоже теософ, ха-ха…

На физиономии заведующего сектором играла самодовольная улыбка.

«Боже, куда я попал? — подумал Олег, без особого успеха борясь с отвращением, что поднималось из глубин души подобно мути со дна потревоженного ногами купальщиков водоема. — Протоколы допросов, досье и мерзкие тайны. Это же еще одна полиция, даже хуже, что-то вроде спецслужбы по надзору за тайными обществами… почему ее не подчинили Ованесяну?»

Хотя вполне могло быть так, что в ведомстве вождя безопасности империи, командира ОКЖ имелся какой-нибудь отдел или сектор, в свою очередь занимающийся оккультистами и теософами. Вот только мир, лежащий за пределами черного государства, «опричнины» Хаджиева о существовании этого подразделения в НД не знал.

— Умерших необходимо отмечать отдельно, — продолжал пояснения Степанов. — Крестиком. Интересуют они нас куда меньше живых…

Олег слушал вполуха, зная, что память все зафиксирует, а сам думал о своем.

Зачем, ради чего он пахал все эти годы, забывая об отдыхе, о семье, вообще обо всем? Чтобы оказаться в подчинении вот у этого сладкоголосого специалиста по масонам, заполнять карточки и сидеть в пыльной конторе?

Может быть, стоило когда-то давно отказаться, соскочить с ленты несущегося со страшной скоростью конвейера, где не только ты сам собираешь конструкции из слов, мыслей и образов, но при этом еще и разбирают тебя самого, понемногу, по кусочку вынимая из души способность радоваться жизни, расслабляться, сопереживать, даже любить…

Может быть, тогда и Анна не ушла бы от него? И Кирилл остался жив?

При воспоминании о сыне стало так плохо, что на мгновение помутилось перед глазами, голос Степанова истончился, превратился в комариный писк, а когда вернулся, то выяснилось, что заведующий сектором спрашивает: