Валерий Большаков - Кентурион

Легионеры побежали по лестницам вверх, спотыкаясь на ступеньках – набегались за день.

– Неужто упустили? – пробормотал Гефестай, подходя к Лобанову.

– Да не должны вроде…

И вот последний дом – богатая инсула для платежеспособных постояльцев, с балкончиками, с портиками вокруг, в нишах статуи, в арках – полуколонны. Весь контуберний собрался неподалеку, потом подошли девушки Кадешим.

Сергий стоял, слушал недовольные вопли хозяев, и рявканье озлившихся легионеров, и думал: «Неужто и тут пустой номер?»

– Ушел! – разнесся крик Неферит.

Паллакида выскочила из-под арки подъезда, и бросилась к Сергию.

– Ушел он! – выдохнула она. – Через погреб в катакомбы сквозанул, гад такой!

Лобанов зарычал.

– Сезий! – окликнул он. – Посылай своих вниз! Факелы только не забудьте! А катакомбы, – обернулся он к Неферит, – они куда ведут? За стены выходят?

– К Некрополю? Н-не знаю… Может, и выходят!

– Сезий! Пошли сотню в Некрополь, за стены!

Турпион махнул рукой, принимая совет. А Неферит задумалась. Сергий с силой потер лицо, и спросил ее:

– О чем думаешь? У тебя даже морщинка на лбу появилась!

Неферит слабо улыбнулась его тону, и покачала головой.

– Зухос не выйдет в Некрополе… – промолвила она. – Что ему там делать? С христианами он не дружен, да и вообще… Где спрячешься в Городе мертвых? И куда двинешься из него? Ведь Зухос бежит, он спасается! А куда бежать из Александрии? Обратно в Дельту? Глупо. На запад, в Киренаику? Так там все голо, не спрячешься! Нет, Зухос кто угодно, но не дурак! У него только один путь отступления…

– Порт! – быстро договорил Сергий, и сердце его забилось.

– Да! – подтвердила Неферит. – Египет для него закрыт, а иной дороги, кроме морской, просто нет.

– И поплывет он не куда-нибудь, а в Рим… – почесал в затылке Сергий. – Тут Торнай прав…

Оглядевшись, он обнаружил искомое – коня. Подбежав и вскочив в седло, Лобанов крикнул Гефестаю и Эдику:

– Скачите за мной! Все! В порт!

Он пустил коня рысью, но ожидать слишком долго не пришлось – бодрый топот за спиной возвестил о том, что подкрепление не отстает. Сергий оглянулся, и увидел контуберний в полном составе. И Сезия Турпиона впридачу.

Кавалькада поскакала напрямки, дворами и проулками, пересекла вечно шумную Канопскую, и вырвалась к гавани Эвност – длинному ряду причалов, поперек которого шли сухие доки под черепичными крышами. У причалов покачивалось несколько торговых судов, широких и пузатых. На рейде стояло огромное судно-катамаран, загруженное гранитным обелиском – пошла такая мода, увозить египетские древности и устанавливать на своих площадях и форумах.

Роксолан направил коня к говорливой компании матросов и купцов, и спросил:

– Никакие корабли после обеда не уходили?

Все обернулись, и посмотрели на него со странным выражением.

– А ты кто такой, чтобы спрашивать? – нахмурился мореход, чьи голые мускулистые руки от пальцев до крутых плеч покрывала татуировка.

– Я – Сезий Турпион! – выехал вперед прими-пил. – И я повторяю вопрос своего товарища: уходили корабли после обеда?

Настроение в толпе несколько изменилось.

– Ситагога ушла сразу после обеда, – пробурчал мореход с тэту. – Моя ситагога! «Изида»!

– Да не ушла она! – поправил его купец-египтянин в белой тунике и с накрашенными глазами. – Угнали ее!

– Кто?! – Сергий аж с седла привстал.

– Да не знаем мы! – с досадой ответил татуированный. – С утра поставили мы ее под погрузку, а после обеда прихожу – нету! Ушла недогруженной! Ее еще дня два грузить, а где она?!

– Так… – протянул Лобанов, соображая, и сказал решительно: – Сезий, в Кибот!

Кони с места сорвались в галоп, и поскакали к военной гавани. Никто бы контуберний не пропустил, но Турпион послужил пропуском – примипила, приближенного к префекту, знали.

Киботская гавань была искусственной, ее вырыли еще при Птолемеях, дабы было где размещать военный флот и не мешать при этом флоту торговому. Гавань квадратом врезалась в берег, и радовала порядком – боевые триремы и либурны стояли как по линеечке, даже реи развернуты один в один. Кибот был окружен высокой каменной оградой – военный объект! – а на воротах скучали четверо стражей в анатомических панцирях и при мечах. Сезия Турпиона они узнали и вскинули руки в салюте, а при виде контуберния слегка напряглись. Сезий бросил небрежно:

– Они со мной! – и стража успокоилась, расступилась.

Контуберний проник на охраняемую территорию. Пробежавшись вдоль причалов, Искандер с Эдиком обнаружили небольшой миапарон, парусно-гребной корабль размером с сехери. Рассчитанным на десять гребцов, миапароном пользовались как кораблем курьерским или разведовательным, поскольку его отличала быстроходность. Что и требовалось доказать. Однако комендант Кибота, суровый, почти монументальный Авл Цезий по прозвищу Скилла, наотрез отказался передавать миопарон «неизвестно кому и непонятно зачем».

– Послушай, Скилла! – сказал Сезий, почти выходя из себя. – Я не для себя прошу! И не для них! Речь об интересах Рима!

Скилла презрительно усмехнулся, и выговорил:

– Ради Рима я всех трирем не пожалею! Но отдавать хороший корабль просто так…

– Мы заплатим! – рубанул Сергий.

– Обойдусь! – величественно сказал Скилла.

Тогда Роксолан перемигнулся с контубернием, и напряг волю. Вытянув руку, как это делали гипнотизеры, он произнес властно и раздельно:

– Ты отдаешь нам миапарон!

Скилла посмотрел на него и махнул рукой.

– Да забирайте… – сказал он, и Сергий опять не понял, что тут подействовало – его умение или просто в коменданте вредности убавилось?

– Пошли, пока он не передумал! – проговорил Лобанов.

Контуберний попрыгал на палубу миапарона, и сел на весла. Уахенеб, как более сведущий в мореходстве, занял место у кормила. Как и в любой другой день, дул северный ветер, поэтому порт Александрии покидали на веслах.

– Отойдем подальше, – крикнул Уахенеб, – ветер переменится!

Гребли, однако, долго. Уже и берег пропал за волнами, один маяк торчал над горизонтом.

– Так и стемнеет скоро, – тревожился Искандер, – и как мы ночью ситагогу эту найдем?

– Ситагога – лоханка большая, – проговорил Гефестай, – разглядим как-нибудь!

– Есть тут один плюс, – вставил Сергий, – нас тоже будет трудно разглядеть с ее палубы.

И тут задул соланус – ветер с востока.

– Ура, – спокойно сказал Эдик, и первым занялся парусом.

Слушаясь Уахенеба, контуберний тягал шкоты и брасы, гордени и топенанты. Стойкий соланус поддувал хорошо, миапарон даже кренился на левый борт, но ход развил скорый. Солнце окунулось за горизонт, перекрасив недавно еще лазурное море и синее небо во все оттенки красного и золотого. И вот тогда глазастый Фиванец заметил за окоемом маленький черный горбик. Это была ситагога.