Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

Дыша через раз, юная графиня Ольга шла между плотными рядами коек.

– Сестра!

– Сестра!

– Хэмширэ![22] – чья-то рука дернула за подол платья.

Ольга склонилась над раненым османом. На курсах учили, что их долг – помогать раненым, любым раненым, независимо от пола, возраста, национальности.

У османского солдата не было правого глаза, на его месте – кровавая повязка.

– Воды. Воды, – стон сбоку.

– Хэмширэ… – Осман забормотал на турецком, напрягся конвойный казак, что караулил у коек с пленными. Ольга поправила раненому одеяло, стала менять повязки. Тот попытался оттолкнуть, заговорил с новым пылом, сжал ладонь.

– Хэмширэ!

Она знала, о чем просит вражеский солдат, но исполнить просьбу не могла. Ее учили только спасать.

– Воды-ы-ы! – Ольга повернулась к солдатику Никите Фомину, мальчишке с простреленным плечом – она вчера ассистировала на операции, как же нехорошо вышло… Юная графиня тряхнула головой, отгоняя воспоминание. Поднесла мальчишке воды, помогла напиться.

– Сестра! Где сестра? В операционную, срочно!

Боже! Опять!

Она слабо застонала и кинулась в операционную.

– Наконец-то, – вскричал Михаил Львович, грузный, плечистый мужчина с сединой на висках, – где вас носит?

И осекся, вперился в Ольгу взглядом.

– Снова вы? Черти лысые, неужели больше никого нет? Где Мария Александровна?

Юная графиня развела руками. В памяти всплыла вскрытая рана Никиты, потемнело в глазах. Только бы снова не стошнило, то только бы…

– Эй, ваша светлость, заснули на ходу? – рявкнул врач. – Воды, говорю, вскипятите. Полный таз, – и, отвернувшись, кому-то: – Найдите Марию Александровну! Вот же ж, графинюшка на мою голову, послали черти лысые…

Он подошел к больному – пожилому солдату с обмороженными ногами. Как же его зовут? По отчеству – Васильич, а имя… Ольга вскипятила воду, приготовила бинты, вату. Васильич орал благим матом, угрожал каждому, кто притронется к его ногам. Доктор велел ампутировать обе.

– Жить хочешь, а? К семье вернуться, хоть безногим, но живым, – ровно спросил Михаил Львович, вкалывая морфий.

– Кому я буду нужен? Что смогу делать? Как семью кормить?

– Если умрешь, точно не накормишь.

К счастью для Ольги, Мария Александровна, немолодая и опытная медсестра примчала к началу операции, а потому участие юной графини свелось к простым «подай-принеси», на окровавленный стол не смотреть, к стонам раненых, чью боль до конца не унимает даже морфий, она почти привыкла.

Принеси-подай. Бинт, скальпель, шприц… Унеси, выбрось, помой.

Кажется, всё, зашивают. Еще немного и можно на воздух. На пять минут, вдохнуть запах снега и мороза, а не крови и…

– Ваша светлость! Выноси!

Ольга не сразу поняла, что бледное с красным, которое ей предстоит вынести, – ноги несчастного Васильича. И разом из операционной исчез весь воздух…

– Да кто ж ее на фронт-то пустил, – Михаил Львович стонал раненым зверем, рядом кряхтела Мария Александровна, в нос бил резкий запах нашатыря. – Ей за прялкой сидеть, женихов в окно выглядывать, а не у меня под ногами путаться! И без того работаю на измор, еще и с неженкой этой возиться.

– Простите меня, – Ольга неуверенно поднялась на ноги, отвергла протянутую руку медсестры. – Я просто… Я правда хотела помогать. Я в Петербурге при императрице нашей, государыне Александре, служила… Я…

На столе стонал безногий Васильич. К горлу снова подступил комок.

– Простите.

Юная графиня выбежала из комнаты. Нет, не тошнота ее гнала прочь, а слезы. Обидно стало до глубины души. Ведь с лучшими намерениями в сестры милосердия записывалась. Да, прежде всего, хотела найти Гаспара. Но и помогать – тоже! Женихов, говорит, ждать. Какие женихи, если убьют всех? И кто виноват, что от природы Ольга столь чувствительна? Не нарочно же, в конце концов, она сознание теряет. И разве ж знала она, что так будет? На курсах сдерживаться было проще. В Петербуржском госпитале ее, как неопытную, к серьезным операциям не допускали. Делала перевязки, уколы, раны промывала… И казалось ей, что всё не так уж и страшно.

Ольга выбежала из госпиталя, прохрустела по свежему снегу, прижалась к широкому кедру.

Искренне, ведь искренне хотела помогать. Видела себя спасительницей русской армии, на деле же – только и слышит насмешливое «графинюшка» в спину, а порой и в лицо. А может, врет себе? Может, когда б не Гаспар, не сунулась бы на войну ни за какие коврижки?

Гаспар. Он единственный, кто ее поддерживает. Говорит, чтобы не отчаивалась, что главное – доброе сердце, а с впечатлительностью она со временем совладает. А смеются над ней потому, что на фронте без смеха не выживешь. Юная графиня хмыкнула. Где сейчас Гаспар, когда он особенно нужен? Помчал очищать от турок свой ненаглядный Ван! Неизвестно, к кому она больше ревновала любимого – к беженке, которая так и крутится рядом, или к этому городу у озера-моря? И кого сам Гаспар любит больше?

Ольга глубоко вздохнула, словно стараясь наглотаться морозного воздуха впрок.

Пора возвращаться в госпиталь.

Пленных не брать! Не бр-р-рать!

Эти слова эхом гремели в ушах Аствацатурова.

На совете он сам выступил за – с каких чертей кормить врагов, когда своим пропитания едва хватает? Наполеон в Египте также размышлял, и Аствацатуров всегда был согласен с полководцем. Да и приказ о расстреле ошметков турецкой армии, настигнутой на западе от Эрзерума, он отдал, не дрогнув. Что же сейчас так паршиво?

«Мы безоружны. Мы сдаемся».

Давать наставления ундеру было легче, чем следовать им самому. А-а, ундер всё одно ученик бездарный, ни рожна не усвоил. А он, Виктор Аствацатуров, всё понимает, только к крови и грязи никогда не привыкнет.

Капитан прошел вдоль крепостной стены Эрзерума, группа солдат козырнула ему и вытянулась в струнку. Он махнул: «Вольно», и уселся на заснеженное бревно у древней мечети.

Пленных не бр-р-рать. Не бг-г-гать пленных.

Вскрыл корреспонденцию из Вана. В первом письме докладывалось, что старший унтер-офицер Гаспар Эдесян едва ли не голыми руками одолел отряд турецких диверсантов. Один против десяти бросился. «Вот-вот, учись», – зашелестел в голове знакомый голос. Капитан скривился. Что ж им всем так на подвиги везет?

Развернул второе послание.

В нем сообщалось о представлении Эдесяна к награде Георгиевским крестом второй степени по содействию полковника Серова, а также прилагался приказ о зачислении нахала в Школу прапорщиков Кавказского фронта с последующим присвоением высшего офицерского чина.