Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга вторая

– Всех зарежем, всех передушим! А ты, брат Диомед?

– Ну, ты же меня знаешь, Фоас!

– Ай, знаю! Хитрый ты, брат! Настоящий курет! Всех обманул, всех вокруг пальца обвел. Говорили, ты на Итаку собрался, на свадьбу Пенелопы-басилиссы...

– Невелика хитрость, брат Фоас. Выиграли дня три – не больше. По крайней мере, смогли переправить войско. А сейчас мне нужны гиппагоги. Знаешь, такие большие корабли, чтобы лошадей перевозить.

– Э-э-э-э-э-э!..

«Диомеду Тидиду от Менелая Атрида, басилея Спарты.

Я болен. Мои спартанцы здоровы. Куда им идти, Диомед?»

«Диомеду, сыну Тидея, от Промаха Партенопида, басилея тиринфского.

Сфенел Капанид договорился с дорийцами. Могу пропустить твои войска через Тиринф. Больше ничего сделать нельзя.»

«От Эхея, басилея Тегеи – великому воителю Диомеду, сыну Тидея.

Богоравный Диомед! Враги у моего города. Скажи, что ты придешь на выручку, и мы будем сражаться сто лет.»

«Нестор, сын Нелея, басилей Пилоса – Диомеду, сыну Тидея, воеводе Великого Войска.

У меня осталось мало сыновей и мало воинов. Гиппагог нет ни одной. Если дорийцы подойдут к Пилосу, город откроет ворота. Поспеши!»

«Гилл, сын Великого Геракла, вождь непобедимых дорийцев – Диомеду, сыну Тидея.

Убирайся, откуда пришел, заморский заброда!»

«От Теламона, сына Аякса, басилея Саламина – богоравному герою Диомеду, сыну Тидея.

Мои корабли не поспеют к сроку...»

Из мегарона все еще уносили трупы. Там пахло кровью и мясом. А здесь, на темной террасе, дышал прохладой ночной ветер. Даже не верилось, что Смерть так близко.

– У меня вино осталось, – заговорила тьма. – Кислое, правда. Хочешь?

– Хочу, – вздохнул я. – Не спишь, Лаэртид?

На Итаку все-таки пришлось заглянуть. Благо, совсем близко – час на кимбе от Астака Акарнанского. Война не ждет, да только совесть замучила. Ведь у рыжего – своя война. Что ему дорийцы?

...И корабли! Мне так нужны корабли – здесь, на западном побережье! Сейчас!

В мою руку мягко ткнулся кувшин. Я отхлебнул прямо из горла.

– Всех победил?

– Да вот... – глухо откликается тьма.

– Ну и ладно. Бывает.

Помощь Любимчику не понадобилась. Искаженные последней мукой рты убитых мальчишек беззвучно славили Героя Одиссея. Кровавое вышло сватовство у Пенелопы, дочери Икария! За все отомстил женихам Лучник. А я-то думал, что все кончится извинениями и пеней за съеденных баранов! Выкупом, ползанием на коленях, на брюхе. Дракой – в худшем случае.

...Хоть бы он им морды набил, что ли? Афедроны до крови надрал? Ведь сопляки же они еще, меч в руках держать не умеют! Не умели, то есть...

Не понимаю!

Надо было спешить, надо было говорить о кораблях, о десяти гиппагогах, которые следовало срочно перебросить в Калидонский залив. Иначе моим аргивянам не успеть, и куретам не успеть, дорийцы уже возле Тегеи, в самом сердце Пелопоннеса. Да только услышит ли меня Любимчик? Плохо хлебать неразбавленное вино. А неразбавленную кровь – еще хуже. Захлебнуться недолго.

– У тебя хорошо, рыжий. Виноград, оливы. Тихо. Только море шумит. Хорошая жена, хороший дом – что еще нужно, чтобы мирно встретить старость?

– Ага... – равнодушно отозвалась тьма. – Только я еще... еще не вернулся.

...Мертвецы, наскоро укрытые старой дерюгой, кажется, другого мнения на этот счет!

– Мне нужны корабли, Лаэртид. Гиппагоги. Все, которые есть.

– Ага... Завтра скажу – будут.

Даже не спросил, зачем. Не до того рыжему – возвращается он. Сколько же еще мальчишек ему требуется перерезать? Родичей, соседей? Рано я забыл Паламеда Эвбейца! И все остальное – тоже рано. Поистине богоравен ты, Одиссей, сын Лаэрта. Тебе тоже была нужна твоя Гекатомба!

Я – не лучше рыжего. Не добрее, не честнее. Я тоже в крови по уши, по самую макушку!..

...Но если бы на пороге Новых Палат Аргоса лежал труп Комета Сфенелида, мальчика, полюбившего Айгиалу, смог бы я вот так сидеть и винцо прихлебывать?

Ну, у этого мальчиков кровавых в глазах точно нет!

– Что, снова мы вдвоем, Любимчик? Ночью, с глазу на глаз, как тогда, под Троей? Может быть, мне опять попробовать убить тебя?..

– Давай! – все так же равнодушно отозвался он. – Я и так себе построю гробницу... кенотаф. Тебе нужны корабли? Что-то случилось?

Отвечать я не стал. Еще несколько слов – и кенотафом бы не обошлось. Тогда, под Троей, я не смог ударить в спину. Но теперь мы сидели лицом к лицу.

Тьма – к тьме.

– Корабли отправишь в Калидонский залив, там, где переправа в Аркадию... Все, мне пора.

Я встал – в ноздри ударил запах крови. Даже здесь уже слышно... Возвращайся, Любимчик! Дома тебе рады будут!

– Тидид! Погоди, Тидид!..

Дернулась черная тень, приподнялась...

– Они... Они хотели убить сына! Моего Телемаха!.. Понимаешь? Они хотели... Я никого не желал убивать! Никого! Понимаешь? Никого!..

Он кричал, зная, что не убедит, не оправдается. Но я вдруг понял – не мне судить Лучника. Я прошел много миров и нигде не был чужим. У Одиссея Лаэртида оставался только его Номос – Номос Итака. Маленький беззащитный Номос: дом, жена, сын...

Не мне прощать – и не мне осуждать.

– Не хотел!..

Я вышел, не ответив, не оглянувшись. Меня ждала война.

...С Пенелопой знакомиться не стал. Почему-то не захотелось.

– К переправе!.. Первая сотня пошла!..

– Аргос! Аргос! Аргос!..

– Вторая сотня!..

– Кур-р-р-р! Кур-р-р-р!

– Третья сотня!..

– Кей Кавад! Кей Кавад!

– Четвертая сотня!..

– У-у-у-у-у!

– Ну что, Мантос? Все как раньше?

– Э-э, Диомед-родич! Все как раньше, все как прежде!

– А может, тебе в Куретии остаться, дома? Ведь навоевался ты уже, брат Мантос?!

– Что говоришь, ванакт Диомед? Не слышу! Уши совсем заложило, понимаешь, да?

– Храм светится! Чудо! Чудо!

Я даже не оглянулся – слышал уже. Слышал и видел. По всей Ахайе, по всей Элладе, желтым тревожным огнем горели алтари, переливались холодным пламенем деревянные и каменные истуканы. Не хотелось даже думать – почему.

– Чудо! Родные боги – за нас!..

– Чудо! Миру конец пришел!..

Тегея – маленький пыльный городишко посреди Пелопоннеса. Не городишко даже – полтора дома на холме. Когда-то сюда примчался гонец, чтобы поведать мне о мятеже в Калидоне. Теперь же Тегею было не узнать. Исчез город среди шатров, среди сотен костров, горевших по всей долине, до самых гор. И трудно было даже понять в ранних весенних сумерках, где кончаются наши и начинаются вражьи.