Иван Оченков - Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III

- Что ты натворил Zoltan! Если господин герцог тебя не повесит, я сам тебя придушу! Только он не очень-то похож на человека, который спускает такие штуки, и по твоей милости мы все станцуем с виселицей в обнимку! - Яростно кричал связанному Енеке Курт из Ростока, время от времени пиная его.

Стоящий рядом часовой из драбантов кажется, вполне разделял беспокойство мушкетера, однако, связанный дисциплиной отпихивал его, чтобы тот не прибил заключенного раньше времени.

Когда я вошел часовой вытянулся и стукнул прикладом ружья о пол приветствуя меня, а Курт, стащив с головы шляпу поклонился мне.

- Простите ваше королевское высочество, но я не успел помешать этому злодеянию, - удрученно проговорил мушкетер.

Я вопросительно взглянул на Рюмина и тот кивнул головой, - "верно говорит, он первый на злодея кинулся и прочие немцы тоже".

- Хорошо Курт, я тебя понял, однако, если в твоем капральстве что-то подобное повторится, ты ответишь наравне с виновным.

Подойдя к связанному, я пристально посмотрел в его безумные от страха глаза, и мне показалось, что из глубины зрачков на меня смотрит сам дьявол. Похоже, долгая осада полная лишений приведшая, в конце концов, к каннибализму совершенно расстроила психику этого человека. И я невольно задумался, сколько их еще таких среди перешедших на мою сторону наемников. А еще я решил, что в первом же бою не колеблясь, пошлю их на верную смерть, предоставив господу самому решать кто из них чего достоин.

- Ты сдохнешь самой поганой смертью, какую я только смогу придумать, - проговорил я глядя прямо ему в глаза и резко развернувшись, вышел.

- Где она? - спросил я Рюмина, и он показал мне в сторону ближайшей коновязи.

Настя была еще жива, но беглого взгляда на ее ранение хватило чтобы понять, это не надолго. Опустившись на колени рядом с ней, я взял ее за холодеющую руку и держал пока ее прекрасные, даже в смертный час, глаза не потухли. Не в силах видеть этот остекленевший взгляд я протянул руку и закрыл ей веки. Рядом кто-то опустился на колени и я, подняв глаза, заметил плачущую Ксению. "Не стоило ей показываться", - подумал я несколько отстраненно. Наконец, сделав над собой усилие, поднялся, и устало проговорил в сторону своих подчиненных: - "найдите священника".

Хоронили Настю на следующее утро. Я не захотел никакой пышности и при погребении присутствовали только мои ближники и Ксения. Я хотел было еще раз поговорить с ней, о ее намерении вернутся в монастырь, надеясь отговорить, но она пришла на похороны в иноческой одежде. Взглянув ей в глаза, я все понял и внутренне согласился с ее выбором. Аникита с того момента как увидел Ксению все порывался поговорить со мной, но я ни минуты не оставался один, а он не хотел никого посвящать в свои сомнения. Старенький попик прочитал приличествующие случаю молитвы и, получив весьма щедрое вознаграждение, удалился не переставая кланяться. Дождавшись, когда на могиле вырос холмик земли с крестом, я направился к своему коню и, вскочив в седло, обернулся к Вельяминову и Рюмину.

- Аникита, после поминок возьмешь Ксению и отвезешь в обитель. Да, я знаю кто она!

- А ты, Клим, поедешь с ним и сделаешь вклад побогаче, деньгами или еще чем, а матушке игуменье намекнешь, чтобы инокиню Ольгу не притесняли.

Но до поминок надо было сделать еще одно дело, а именно покончить с Золтаном. Первой мыслью было закопать его живьем в ту же могилу что и убитую им Настю, однако мысль что эта погань будет лежать рядом с ней привела меня в содрогание. Забить палками, прогнав сквозь строй? Четвертовать? Посадить на кол? Мысли одна кровожаднее другой посещали меня в предшествующую ночь, но ничего достойного содеянному не приходило мне в голову. Ничего так и не решив для себя, я зашел в башню игравшую роль тюрьмы и едва не остолбенел от увиденного. У приговоренного к смерти в камере находился отец Тео и явно давал этому мерзавцу последнее утешение. Не знаю, что именно сказал ему священник, но судя по лицу Золтан определенно надеялся что покаяние не позволит пропасть его заблудшей душе.

- Святой отец, а что вы здесь делаете?

- Я пришел исповедовать моего духовного сына, чтобы приготовить его к жизни вечной - отвечал мне священник.

- Это как раз понятно, но какой мерзавец пустил вас сюда?

- Побойтесь бога сын мой, кто может отказать приговоренному желающему покаяться перед казнью?

- То есть он вам рассказал сейчас о том, что движимый похотью убил беременную женщину и лишь по счастливой случайности не успел осквернить ее тело, а вы отпустили ему грехи. И теперь этот негодяй искренне надеется избежать геенны огненной. Я ничего не перепутал?

- Сын мой...

- Я, черт бы вас побрал, не ваш сын! Я, вообще, к счастью не принадлежу к вашей церкви!

- Ваше высочество, - вступил вдруг в разговор Енеке, - я исповедался в своих грехах и очистил душу. Теперь делайте со мной что хотите, я ко всему готов. Я совершил не мало дурных поступков и убийство этой еретички не самый большой мой грех...

Не знаю чего мне стоило не задушить этого мерзавца собственными руками, но каким-то чудом удалось сдержаться. Наконец выдохнув, я обратился к отцу Тео.

- Падре, так господь может простить любые прегрешения?

- Именно так, сын мой. Разве что самоубийство, но в данном случае...

- Спасибо святой отец, вы мне очень помогли.

Мои наемники и драбанты были построены перед небольшим помостом с виселицей. Фон Гершов по моему знаку выехал вперед и прочитал приговор. Золтан Енеке изменил своему нанимателю и поднял руку на людей своего господина, за что приговаривается к смертной казни через повешенье. Под барабанную дробь бывшие товарищи Золтана во главе с Куртом подтащили его к виселице и, поставив ногами на перевернутый котел, затянули на шее петлю. На лице приговоренного было почти облегчение, очевидно, он ждал чего-то более жестокого, а повешенье не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Снова раздалась дробь, но внезапно я взошел на помост и поднял руку, остановил барабанщиков.

- Золтан Енеке! Я, прощаю тебе измену и оскорбления, которые ты нанес мне. Теперь ты волен идти куда хочешь или оставаться на этом месте вечно! Тебе решать, а я тебя отпускаю.

В воздухе повисла тишина, поскольку никто не ожидал подобной развязки. Наконец кто-то из бывших товарищей Енеке сделал шаг к нему намереваясь помочь освободиться от петли, но я преградил ему путь.

- Назад! Енеке свободен и волен делать что хочет! Хочет стоять на котле - пусть стоит, хочет идти - пусть идет. Но пусть никто не смеет ему ни в чем помогать, если конечно не хочет занять это место.

На лице помилованного, тем временем, менялось одно выражение за другим. Сначала недоумение, потом радость. Потом снова недоумение и, наконец, осознание случившегося и ужас. Переступая босыми ногами по скользкому котлу он попытался что-то сказать, но не удержавшись скользнул вниз и пытаясь вскарабкаться на котел обратно сам выбил его у себя из под ног. Еще некоторое время, отчаянно вращая глазами и хрипя при этом, извивался он в петле пока, наконец, не затих. Над строем тем временем царила мертвая тишина. Все слышали, как я помиловал Енеке, и видели как он сам выбил из под ног свою шаткую опору, и были под впечатлением от произошедшего у них на глазах.