Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков

31.08.2018 года 23 часа 21 минута. Польша. Березовая роща северо-западнее Катовице.

- За Великую Польшу! — Янек провозгласил «оригинальный» тост и злобно уставился на меня. Ушлепок пшекскский! Сколько мы знакомы, все пытается меня спровоцировать на выражение неуважения к Польше.

Я всем своим видом изобразил воодушевление и, выпив полстакана зубровки одним махом, закусил заранее подготовленным соленым огурцом. Несмотря на откровенную неприязнь Янека, в целом мы сидели неплохо, а передо мной стояла ставшая уже давно привычной задача: напиться, но не сболтнуть ничего лишнего. Вскоре последовали новые, не менее «оригинальные» тосты и зубровка полилась рекой. Вокруг меня сидели молодые поляки, одетые в военную форму польской армии образца 1939 года. На первое сентября запланировано участие Варшавского клуба реконструкторов в памятных мероприятиях, посвященных очередной годовщине начала Второй мировой войны, а сегодня мы по традиции устроили пьянку в живописной рощице под Катовице.

Неизвестно когда. Польша. Березовая роща северо-западнее Катовице.

Проснулся я от желания отлить, от сильного и неотложного желания. Осознав, что через секунду мочевой пузырь самопроизвольно опорожнится, я в мгновение ока вскочил на ноги и стал стараться спешно расстёгнуть как назло внезапно заевшую молнию на ширинке. Однако координация рук с похмелья была не на высоте, а мочевой пузырь не дал достаточно времени для осуществления необходимых манипуляций. Теплая жидкость потекла водопадом по левой ноге, а я припомнил все известные мне матерные выражения. Молча, чтобы никого не разбудить. Не хватало ещё, чтобы мои вчерашние собутыльники увидели меня в таком виде — всю жизнь потом вспоминать будут. Я представил себе, как лет через двадцать толстый, лысый Янек за стаканом зубровки рассказывает молодым реконструкторам:

А ещё в восемнадцатом году у нас был случай… обхохочетесь! Так вот, слушайте…

Курва! Надо срочно решать проблему. Я постарался напрячь мозги для поиска выхода из пикантной ситуации. Вспомнилось, что Матеуш говорил что-то про ручей и махал рукой на восток, туда и пойду, прополоскаю штаны и скажу, что упал в ручей — это звучит намного лучше, чем: «Парни, простите, но я спьяну обоссался!». Однако пройдя шагов пятьдесят в выбранном направлении, я понял, что ошибся. Роща закончилась, передо мной в сотне метров пролегала проселочная грунтовая дорога, по которой шла колонна реконструкторов в военной форме 1939 года. Я, раскрыв рот, остановился на опушке и, забыв о своей проблеме, стал любоваться строем. Как идут! Идеальная аутентичность! Они не маршируют как на параде, но и не плетутся толпой как гражданские, а идут спокойно, не прилагая сил к поддержанию строя… А какое качество амуниции! Нашим парням невообразимо далеко до такого уровня соответствия. А если учесть едва оторвавшееся от горизонта солнце, поднимающуюся над колонной пыль, зрелище было просто фантастическим, будто я на машине времени перенёсся в прошлое.

В общем, я настолько был восхищен красотой открывшейся мне картины, всматриваясь взглядом специалиста в амуницию и оружие, что совсем не заметил, как ко мне подъехал верхом на гнедой кобыле парень в форме поручика польской армии 1939 года, который, не слезая с коня, грозно рявкнул:

— Кто такой!? Документы!

Ну, играть так играть! Мы тоже не просто ряженые, уставу и строевой обучены. Я вытянулся по стойке смирно, взял двумя пальцами под козырек:

— Рядовой сто двадцать первого полка Ковальский! — затем достал документы, протянул их поручику и вновь принял стойку смирно, вытаращившись на офицера лихо и придурковато. Он развернул мою солдатскую книжку, прочитал и недоуменно спросил:

— А что ты здесь делаешь? В нашей армии нет сто двадцать первого полка.

— Так я это… в отпуске! Тут рядом! — Вот ведь парнишка закусился, решил видимо роль полностью отыграть. Однако офицер совсем не выглядел играющим и в ответ на мою безобидную реплику потянулся к кобуре со словами:

— Что ты мелешь, дезертир, отпуска уже месяц как отменены!

— Так это, господин офицер! Марыся, невеста моя, после моего майского отпуска понесла, вот ксендз и написал командиру, а тот меня вызвал, пристыдил и отправил в отпуск, чтоб я, так сказать, искупил грех и законным образом пред лицом господа нашего… — виновато залопотал я, состроив морду лица под названием «кот из «Шрека».

Поручик, поняв, что я ещё долго могу расписывать банальную ситуацию, перевал меня новым вопросом:

— А отпускное где? — вот же валит, прямо как профессор на экзамене!

Я с показательным усердием проверил все свои карманы, затем, честно-придурковато глядя ему в глаза ответил:

— Пили много вчера, я всем отпускное показывал, что у меня только пять дней на свадьбу, и вот потерялось… Надо в хате поискать, — в этот момент я заметил, как в небе за спиной офицера, все также сидевшего в седле, появились точки, которые, постепенно увеличиваясь, превратились в силуэты самолётов, имеющих специфический излом крыла, известный как «обратная чайка». Я замолчал, мои мозги со скрипом и похмельной болью, прокрутили все что я видел в те немногие минуты, которые минули после того как я проснулся. Вывод оказался неутешительным — я каким-то непостижимым образом провалился во времени и попал в 1939 год, скорее всего в первое сентября, с Днём знаний блин, Андрюха! Но времени на рефлексии и сантименты не было и я, указав рукой на приближающиеся самолеты, крикнул:

— Воздух! — В это время уже раздался ужасающий вой сирены пикирующего самолета, а лейтенант оглянулся и стал смотреть на падающий к беззащитной колонне бомбардировщик Ю-87. Вот дурень! Увидев, как от фюзеляжа отделилась бомба, я обхватил поручика за поясницу, выдернул его из седла и мы рухнули в траву. Тот что-то возмущённо зашипел, пытаясь вырваться, но в этот момент на дороге рванула бомба, землю тряхнуло, взрывной волной долбануло по ушам, над нами просвистели осколки и лейтенант затих, вжавшись в землю. Затем взрывы, сирены, очереди авиационных пулеметов, свист осколков, крики раненных и умирающих, слились в единую какофонию смертельного ужаса. Когда взрывы и стрельба прекратились, я перевернулся на спину и некоторое время смотрел вслед уходящим на юг бомбардировщикам, опасаясь, что они сейчас передумают и вернутся, но самолёты таяли в небе вместе с ужасом и паникой, накрывшими меня при первом взрыве, не проявляя намерений возобновить бомбежку. Когда стало ясно, что немецкие самолёты ушли окончательно, лейтенант резким движением вскочил на ноги, посмотрел в сторону колонны,