Антонина Клименкова - Русалки — оборотни

Местечко оказалось довольно милым, уютным. Ветви густого ивняка шатром смыкались над головой. Впереди открывалась панорамой улица, подмигивая окошками, за спиной начинался пологий спуск к воде, к мосткам, на которые бабы ходят полоскать белье. Рядом тихо покачивалась на волнах привязанная к опоре рыбацкая лодка. Две других сушились на песке кверху днищем.

— Пока шибко суетиться не стоит, — продолжал Серафим Степанович, глядя в синее небо, запрокинув голову, будто целясь бородой в звезды. — Пусть к нам попривыкнут, там за разговорами все и узнаем.

Он уже принялся потихоньку за дело: прошелся по деревне, познакомился с некоторыми местными обитателями, успел исподволь выспросить их мнение касательно происходящих безобразий. Кто-то сделал вид, будто ничего не знает, до некоторых не дошел смысл вопросов, но большинство отвечало одинаково, почти слово в слово:

«Какие еще русалки? Бог с вами! Нешто мы нехристи, чтоб в этакую пакость верить!»

«Иван Петрович, конечно, мужик хороший, с головой. Староста из него дельный, ничего плохого сказать не могу. Да единственно вот русалки эти за каждым кустом ему мерещатся. Только не подумайте худого — он не пьющий, нет! Хворь, видно, такая напала. А так он мужик разумный!»

«Разве ж мы не люди, разве ж понимания не имеем? Я вон сызмальства быков боюсь да филинов. А Иван Петрович вон русалок опасается. Каждому своя ужасть…»

— Ты, Феликс Тимофеевич, пока обстановку изучи, местность разведай. Только любопытство сильно не выказывай, на всякий случай. Хорошо все-таки староста придумал про часовню, молодец. Надо будет туда наведаться.

— Я уже был, — сказал Феликс, отмахиваясь от назойливого комариного писка. — Вон она там, на пригорке стоит. Маленькая, деревянная, купол шатром. Маковка как шишка еловая, покосилась в сторону леса. В позапрошлом году но время бури крест упал — так его внутрь затащили, у дверей поставили, к стенке прислонив. Кровля протекает, под крышей воробьи с синицами живут. Полы прогнили, кое-где доски совсем провалились.

— А образа как же?

— Глафира говорит, по домам разобрали на хранение. А по праздникам народ в соседнее село ходит, там и церковь построили, и поп имеется, правда, сильно пьющий.

— Немудрено тогда, прости господи, что тут черти завелись, — вздохнул Серафим Степанович, перекрестясь. — А куда еще тебя Глаша водила? — спросил старичок, хитро прищурившись — благо в сумраке не видно.

Но Феликс подвох в словах старого наставника и так легко распознал.

— Не девица, а репейник. Прилипла и ходит хвостом. И не замолчит ведь ни на минуту!

— Ну ничего, — поспешил успокоить помощника Серафим Степанович. — Девушки — они все такие. Ты бы с ней поласковей, она девчонка неглупая, шустрая. Может многое рассказать, ежели подход правильный найти. А коли помогать согласится — совсем хорошо! Нам тут без помощи, пожалуй, не обойтись… Ну так где вы еще были?

— На том самом месте, где, по словам потерпевшего, монастырского снабженца, на него напали разбойники.

— Я так и думал, что ты не утерпишь и сразу пойдешь искать улики. И что ты там обнаружил, позволь спросить?

— Ничего.

— Совсем ничего? — удивился Серафим Степанович.

— Если верить этому Фоме Лукичу, на него сначала напали русалки, которые предприняли попытки защекотать его до смерти, но это им не удалось. Сразу же после русалок потерпевшего бросились убивать разбойники. Они его жестоко избили и ограбили. Разбили притом бочку лампадного масла и порезали мешки, развеяв по ветру добрых три пуда муки.

— Четыре, — поправил старец, покивав.

— Пусть четыре, — согласился Феликс. — Что удивительно, я не нашел там ни кусочка мешковины. В траве ни следа якобы просыпанной муки. Остатки бочки имеются, однако обнаружил я ее на дне оврага, куда она скатилась с дороги. Вполне вероятно, бочка могла просто упасть с телеги по недосмотру. А разбилась от удара о дерево — о ствол засохшей осины, если быть точным.

— И все? — недоверчиво спросил старец.

— Все, — кивнул Феликс. — Так что версию с разбойным нападением я отметаю категорически. Кроме слов снабженца тому нет никаких подтверждений.

— А с нападением русалок как быть?

— Здесь, как ни странно, кое-что есть…

Похлопав себя по карманам, молодой человек достал аккуратно сложенный носовой платок, призрачной белизной засветившийся в синем сумраке. В платке оказался завернут маленький клочок полупрозрачной материи.

— Кто-то зацепился за колючку и оставил, — пояснил Феликс, демонстрируя находку, — Тут очень кстати кругом растет малина с шиповником.

— Тонкая тряпочка, приятная, — констатировал Серафим Степанович, пощупав лоскуток. — Похоже, дорогая, заморская.

— Возможно, даже не христианского происхождения, — усмехнулся Феликс.

— Ты думаешь, что… — усомнился Серафим Степанович.

— Я думаю, что в рассказе этого Фомы не придуманы единственно русалки.

— Разбойников не было, а русалки были?

— Отряд всадников с саблями, как утверждал снабженец? На дороге остались отпечатки подков одной-единственной лошади — запряженной в тяжело груженную телегу. И множество маленьких следов босых ног. Конечно, может быть, разбойники нам попались низкого роста, субтильной комплекции, с девичьим весом. И вся банда бегает без сапог — во главе с атаманом. Или летают по воздуху?

— Да, что-то подозрительно, — вынужден был признать старец. — Брат Феликс, а ты уверен, что осмотрел именно то самое место?

— Более чем. Даже прошли по версте в ту и другую сторону, на всякий случай.

— Вместе с Глашей?

— Куда же без нее, — буркнул Феликс. — К тому же по дороге сюда я тоже не увидел признаков проходившего отряда всадников. Сами понимаете — лошади, в таком количестве, как расписывал Фома Лукич…

— Может, пешком? — не сдавался Серафим Степанович.

— Они понесли бы на себе два пуда церковных свечей?

— Согласен, здесь места глухие. Но не люди же!

Серафим Степанович пожевал седой ус, почесал бороду.

— По-твоему выходит, русалки были, а разбойников не было.

— Скорее всего, — пожал плечами Феликс.

— Занятно…

Посидев еще минутку, подумав и сказав самому себе «М-да-а…», Серафим Степанович отправился спать.

Феликс же, невзирая на невидимых комаров, в объятия Морфея не торопился.

Толстенький молодой месяц, коромыслом висящий в вышине, отраженный мириадами бликов в водной глади, делал синеву летней ночи совершенно прозрачной. По берегу, во всяком случае, можно было свободно гулять, как днем.