Раненые звезды (СИ) - Котов Сергей

— Занятная штуковина, — прокомментировал я, разглядывая упаковку.

— Ага, — кивнула Катя, — наше собственное производство, для оперативников. Открывается вот здесь, — она потянула за один из торчащих кончиков на коробке, и контейнер распался на две аккуратные части. Внутри лежали пластиковые приборы, и несколько прозрачных «чулков» с едой, тюбики на манер космонавтских и бутылка с водой, — тут химический разогрев. Нужно пакет положить вот сюда, и дернуть за шнур.

— Спасибо, ясно, — кивнул я, и последовал ее инструкциям.

То ли я был таким голодным, то ли сухпаек очень качественным, но еда показалась мне невероятно вкусной. В первом пакете было что-то вроде паэльи с морепродуктами, во втором — нарезка куриной грудки с рисом. В тюбике оказался борщ.

Насытившись, я аккуратно сложил мусор в контейнер, закрыл его поплотнее, чтобы не открылся случайно, и убрал обратно в карман комбинезона.

— Молодец, — похвалила Катя, наблюдавшая за моими манипуляциями, — прям уважаю, — кстати, в другом кармане гигиенический набор: салфетки, санитайзер и влажная туалетная бумага.

— Спасибо, — кивнул я, краснея.

Прогулявшись по полю до ближайшего леска — каждый по своим делам — мы вернулись к параплану.

— Ну что, по коням? — сказала Катя, и принялась раскладывать крыло и винт в стартовое положение.

— По коням, — согласился я, — слушай. Насчет этих. Тюрвингов.

— Да? — сказала Катя, не отрываясь от работы.

— Получается, я их всех убил? Они что — рассыпались в пыль? Аннигилировались? Как эта штуковина работает?

Катя оторвалась на секунду от крыла, и посмотрела на меня.

— Тебе нереально повезло, — сказала она, — из всех известных тюрвингов твой — самый чистый. Скажу сразу, мы не знаем точно, как именно он работает, но те люди точно не рассыпались в пыль, и не аннигилировали. Есть разные теории. Кто-то предполагает, что они остались в другой ветке реальности. А еще ходят слухи, что жертвы этого тюрвинга попадают в особый мир, где есть только одна река, а люди живут на ее берегах. Но это непроверенная информация.

— То есть, они не обязательно мертвы? — уточнил я; честно говоря, в этот момент у меня с плеч не то что гора свалилась — а целый горный хребет размером с Гималаи.

— Скажем, есть ненулевая вероятность, что они где-то живы, — согласилась Катя, — говорю же, тебе повезло нереально. Другие тюрвинги работают несколько, скажем так, грубее.

— Подожди, а сколько народу исчезло? Как он достал этих ребят в кунге? Они же были в противоположном от выстрела направлении!

— И тут мы снова ступаем на зыбкую почву теории, — улыбнулась Катя, — нет точных данных, но мы предполагаем, что твой тюрвинг убирает из нашей реальности тех, кто входит в социальную группу, члены которой на тебя напали. Причем ширина этой социальной группы определяется личным знакомством. И это еще одно уникальное свойство, другие тюрвинги работают грубее.

— Как именно? — спросил я.

— Первый тюрвинг, — ответила Катя, — это меч. Если его достать из ножен — он вырывается из руки, и разрубает всех людей, кто находится в зоне прямой видимости, кроме самого истинного владельца. Причем в процессе его никак невозможно остановить. Разве что ядерным взрывом. В общем, ясно, что это оружие очень ограниченного применения. В прошлом, конечно же, происходили настоящие трагедии, с ним связанные. Вот, допустим, сидит отряд в замке, обороняет твердыню. Их осаждает неприятель. Вроде бы идеальная ситуация, чтобы этот тюрвинг использовать, да? Чего там: прячешь войско за стенами, вне зоны видимости, выпускаешь рыцаря — хозяина тюрвинга, и ждешь, пока все враги полягут кишками наружу. Но и тут, как водится, дело в деталях. Забыли рыцари, что на пригорке деревенька притаилась, где барон свое семейство спрятал. Деревенька за рекой полноводной — не вдруг достанешь! — но в зоне прямой видимости. Вот и полегла она вся, вместе с женами беременными, да детишками, разделив участь осаждающих замок.

— Как молвишь-то ты складно! — вырвалось у меня, — аки сказку кажешь!

Катя рассмеялась.

— Извини, — ответила она, успокаиваясь, — до того, как попасть в контору, я много с детьми работала. Любят они такое. Сказочный тон — он доверие вызывает, что ли. Но это не сказка была. Сама что ни на есть реальность. Тот хозяин тюрвинга с ума сошел, и сжег себя живьем. Двести лет потом истинный хозяин не находился, хотя было прекрасно известно, где меч.

— А сейчас, значит, нашелся? — спросил я.

— Тогда — нашелся, — поправила Катя, — через двести лет. Прожил жизнь, и умер.

— И где сейчас этот меч?

— В хранилищах Пентагона. В США, — вздохнула Катя.

— Вот как? — я удивленно поднял брови, — и что же, хранителя при нем держат?

— Нет у него хранителя. По крайней мере, пока. По нашим данным, бывают сумасшедшие — из числа тех, кто работает с такими вещами внутри организации — кто вдруг решает, что у него получится. Чаще всего им разрешают попробовать. Но насильно, конечно, никто никого не заставляет. Там нет такого, как было в Рейхе: хоть тысячу офицеров положи, но хранителя добудь.

— Этот меч еще и в Рейхе побывал?

— Ага, — кивнула Катя, — правда, не долго.

— А второй тюрвинг? — спросил я, — ты говорила их всего три.

— Он был потерян в Нагасаки. Уничтожен ядерным взрывом. Американцы узнали, что японцы собираются его применить. Ситуация на фронтах была отчаянной, и они готовы были пойти на крайние меры

— А Хиросиму для чего тогда бомбили? Для компании? Или потренироваться?

— Тюрвинг изначально хранился в Хиросиме. За несколько часов до первого взрыва его успели эвакуировать в Нагасаки.

— И что же? Этот тюрвинг был насколько страшен, что вместе с ним уничтожили два города с мирными жителями?

— О, да! — кивнула Катя, — думаю, это был самый страшный из тюрвингов. Он наполнял подлинной любовью. Причем те, кто попал под удар, обладали способностью этой любовью заражать других.

Я скептически поднял бровь, и усмехнулся.

— Зря ты так, — сказала Катя, — его использовали всего пару раз. И в каждом случае это приводило к гибели целых народов. Ну же, включи воображение — что будет, если несколько тысяч солдат начнут безудержно любить своего врага, друг друга, но сильнее всего — хозяина тюрвинга? И все это дело будет распространяться, как степной пожар?

— Мнда… — пробормотал я; потом спросил: — и что же, вы будете держать меня как оружие? Чтобы я применил тюрвинг тогда, когда это будет вам надо? А на меня ядерную бомбу точно не сбросят?

Катя вздохнула.

— Если бы все было так просто, — ответила она, — но нет. Твой тюрвинг, конечно, штуковина интересная и редкая. Но у нас нет необходимости его использовать для чего-либо. И мы не будем тебя об этом просить. Нам куда больше интересен ты сам. И твои способности.

— О чем ты? — спросил я, — какие способности?

— Давай сначала до места доберемся, — ответила Катя, — потом уже серьезно поговорим, лады? А то ночью лететь придется.

За разговором мы закончили раскладку крыла, и снова пристегнулись в подвес. В этот раз разгоняться было значительно труднее: ноги вязли в рыхлой почве. Но нам повезло. В какой-то момент поднялся легкий ветерок, и наполнил крыло. Остальное довершил электромотор, толкающий нас на пределе оборотов.

Двигатель работал тихо, но все равно нормально разговаривать в полете было невозможно: мешал встречный поток воздуха. Поэтому я не сразу разобрал то, что прокричала Катя.

— Что? — крикнул я в ответ.

— Батарея садится быстрее, чем я рассчитывала! — она наклонилась к самому моему уху, — ты со своим рюкзаком слишком тяжелый!

— Запасную не взяла, что ли? — прокричал я.

— Нет! — ответила Катя, — но мы уже не так далеко. Я сейчас попробую набрать высоту! До места будем планировать!

Чтобы не напрягать лишний раз горло, я согласно закивал.

Параплан довольно резко пошел вверх. Надо сказать, на подлете к Москве погода переменилась: ощутимо похолодало, а небо заволокло серой осенней пеленой. Я думал, Катя ограничится парой тысячей метров — аппарат хоть и был рассчитан на тандем, но был близок к предельной загрузке, это ощущалось. Что, в общем, не удивительно: я весил девяносто пять, как раз неделю назад начал набор массы. Плюс рюкзак с вещами и деньгами — еще килограммов пятнадцать. И Катя была девушкой отнюдь не миниатюрной. Рост у нее под метр восемьдесят, значит, весит около семидесяти, а то и больше: я чувствовал, как под комбезом перекатываются внушительные мышцы ее бедер.