Уильям Дитц - Проклятый Легион

Центр управления гудел словно улей. Ликование, вызванное тремя победами подряд, уступило место спокойной решимости.

Даже искаженные пластиком легких скафандров, лица вокруг Чин—Чу выглядели спокойными, как будто люди посмотрели смерти в глаза и примирились с ней.

Это была первая битва, в которой Чин—Чу принимал участие, и он с интересом наблюдал не только за теми, кто окружал ею, но и за самим собой. Да, он испугался — вполне естественное чувство, учитывая все обстоятельства, — но не испачкал брюк, не тараторил как дурак и не пытался сбежать в спасательной шлюпке. И это плюс обособленность штатского позволили ему следить за битвой с почти безмятежным равнодушием.

То, что они застали хадатан врасплох, было здорово, принимая во внимание численность их флота. Начинавшийся как единое действие, бой разбился на ряд отдельных стычек, в одни были вовлечены пять–шесть судов, в другие — всего два, но все сражались упорно.

Его собственный корабль, «Императорский», бился с парой крейсеров, которые имели достаточно сил, чтобы одолеть линкор.

Чин—Чу почувствовал, как вздрогнул корпус корабля, когда ракеты рванулись к противнику и, обнаружив дыру в хадатанском силовом поле, взорвались при столкновении с крейсером.

Расцвела новая звезда, и экраны очистились — компьютеры отключили изображение. Послышались крики «ура», но они быстро стихли, когда второй корабль контратаковал «Императорский». Его ракеты помчались наружу, были перехвачены другими ракетами и взорвались достаточно далеко от цели. Энергетические пушки выплюнули когерентный свет, экраны вспыхнули всеми цветами радуги, и истребители заметались туда–сюда. Экраны включились.

Чин—Чу увидел, что один из двухместных истребителей перевернулся под ударом невидимого снаряда и взорвался. Вздрогнув, торговец отвернулся, но смерть заполнила все экраны.

Чин—Чу посмотрел в иллюминатор — почти весь его занимал Альгерон. Где–то там находится Наташа, испытывает бог знает что и ждет, когда придет помощь. Ну, она пришла, ей–богу, она пришла.

Хадатанский корабль содрогнулся от внутреннего взрыва, который пытался разорвать его на части и поплыл прочь. Чин—Чу закричал ура, и все подхватили. Наконец–то, выйдя из ступора, человеческая раса ответила, и ответила по достоинству.

Смеркалось, и окрестности были залиты мягким бледно–лиловым светом. Голая унылая долина преобразилась. Остроконечная скала приняла подобие скульптуры, утес казался гравированным светом, а засохший куст стал игрушкой ветра.

Впереди летели глаза–шпионы. Они плыли над поверхностью, как металлические семена–коконы, высматривая опасность. За ними шли два управляемых компьютерами робовездехода, оба тяжелобронированные и способные выдержать мощнейший взрыв. Если Легион заложил впереди мины или приготовил засаду, они примут на себя основной удар.

Остальные хадатанские машины следовали друг за другом, предпочитая любые опасности, которые обещала тропа, загроможденной валунами долине. Тропа, следуя по пути наименьшего сопротивления, держалась южной стороны.

Болдуин качнулся, когда броневик наехал на камень. Он устал стоять в люке, устал следить, как мили катятся мимо, и ждать, чтобы что–то произошло. Но у него не было выбора. И без того трудное задание, без воздушной поддержки, стало просто опасным. Болдуин подумал, как там идет космическая битва, но сразу отбросил эту мысль. Его внимание принадлежит тому, что происходит здесь и сейчас.

Словно в подтверждение этой мысли, впереди возникло какое–то движение. Всадники верхом на шерстистых мамонтах выскочили на тропу, увидели колонну и дали несколько выстрелов. Затем, рассудив, видимо, что благоразумие — лучшая часть доблести, они повернули туда, откуда пришли.

Глаза–шпионы послали запоздалое предупреждение через временную электронику, которую хадатане добавили к его стандартной рации, робовездеходы повернулись налево и открыли пулеметный огонь. Болдуина бросило вперед, когда водитель резко затормозил. Командир стрелы Тула—Ба задал очевидный вопрос:

— Мне послать кинжал в погоню, сэр? Болдуин немного подумал. Другие подразделения

сообщали об атаках аборигенов, которые причинили значительный ущерб, но насколько серьезна такая угроза? Нахлынули воспоминания: Агуа IV, непрекращающийся дождь, и туземцы, которые все подходили, и подходили, и подходили — подходили, не переставая, пока его карьера не оказалась разрушена, а его жизнь — погублена.

— Пошли два кинжала… пленных не брать.

— Слушаюсь, сэр.

Вторая половина приказа была лишней с точки зрения Тула—Ба, так как пленные не имели никакого применения и потому были исключением, а не правилом.

Болдуин отдал приказ, броневик дернулся, и колонна ринулась вперед. Она остановилась в том месте, где холодный как лед ручей выбегал из каньона и пробирался к реке, что вилась по долине. Солнце уже село за горизонт, и каньон был темным, похожим на пасть мифического зверя. Шпионы–глаза быстро исчезли из виду. Два кинжала, состоящие из двенадцати бойцов каждый, отделились от основной колонны и пошли за ними.

Болдуин подождал пять минут и только собрался двинуться дальше, как двойной взрыв потряс землю. Столбы почвы взметнулись в воздух, глаз–шпион отбросило на утес, и каменная волна запечатала каньон.

В мгновение ока отряд Болдуина уменьшился почти на восемь процентов, ибо Болдуин нисколько не сомневался, что эти взрывы — часть тщательно задуманного плана и что патруль будет уничтожен. Приглушенная очередь тяжелого пулемета подтвердила его догадку. У него оставались секунды, чтобы организовать какую–то оборону, и он не стал терять время.

— Они идут с севера! Поворачивайте направо! Продолжать движение, из машин не выходить!

Его приказ был исполнен лишь наполовину, когда Були повел своих бойцов в атаку. Кводы двинулись первыми. Вода каскадами полилась с бронированных спин, когда они встали со дна реки и дали залп ракетами класса «земля–земля». Расстояние было меньше мили, так что почти все ракеты попали в цель, и хадатане потеряли девять машин в первые тридцать секунд боя. Пламя вырвалось из открытых люков, орудийные башни, крутясь, пронеслись по воздуху, и бойцы заплясали в огненных коконах.

Выйдя из реки, Гуннер открыл огонь из лазерной пушки и бросился на хадатан с криком:

— Вот он я! Стреляйте в меня! Убейте меня! Взорвите меня! Давайте, вы, дерьмо куриное, вы можете это сделать, вы можете…

Ракетная установка хадатан могла уничтожить танк. Три самонаводящиеся ракеты ударили Гуннера в лоб, пробили броню и взорвались внутри его грузового отсека. На мгновение он почувствовал тепло, за ним — боль, а за ней — полное освобождение. Навалившаяся темнота сменилась светом, и он увидел семью, встречи с которой так долго ждал.