Василий Головачев - Триэн

Веселов ушёл мыслями в себя.

Швырёв и Гордеев переглянулись.

– Неужели и вам вшивают программы самоликвидации? – недоверчиво спросил Иван Петрович.

Веселов очнулся.

– Нет, мы обходимся без этого, хотя я могу… уйти в любой момент.

– Может быть, не стоит этого делать? Вы можете быть полезны.

– Кому? Вам лично? – скривил губы Юлий Тарасович.

– Общему делу, государству, всем людям России, в конце концов. Подумайте, эта цель выше всех ваших властных планов.

Повисла пауза.

– И тот, кто будет более необходим тому, кто будет в нём нуждаться, будет ему неведом, то есть тем более ненавистен[13], – тихо проговорил Швырёв, пристально разглядывая лицо иночеловека.

Жизнь круто изменилась.

Тридцать первого мая, в пятницу, позвонил Соломин и сообщил, что в руководстве «Триэн» произошли перестановки, и хроники снова начинают работать с командой «Заставы».

– Здорово! – обрадовался Ватшин. – Мне с вами комфортнее. Вы умеете слушать.

Полковник засмеялся.

– Лучше всего умеют слушать те люди, рядом с которыми лучше не болтать.

– Я хотел сказать, – смешался Константин, – что руководство меняется к лучшему…

Тон Соломы изменился, стал менторским:

– Смена руководства не означает, что мы отказались от смертной казни.

Ватшин озадаченно принялся размышлять, что хотел сказать весёлый командир оперативной группы; Виктор, почуяв его настроение, добавил, веселясь:

– Тебя это не касается, Венедиктыч. Ещё одна новость: переезжать всё-таки придётся. На Сан Саныча снова наехали ксеноты, мы больше не хотим вами рисковать.

– Когда?!

– Три дня назад. Он тебе не рассказывал?

– Нет.

– Позвони ему, у него те же проблемы, хотя досталось ему больше. В общем, поговорите, выработайте общее мнение, а я вечером загляну.

Ватшин расстроился. Переезжать всё равно не хотелось, но сидеть под дамокловым мечом ксенотов не хотелось больше. К тому же Люся готова была ехать с ним на край света.

Он по старой привычке походил по квартире, поправляя криво стоящие у стола стулья (так легче думалось), какие-то вещи на полках, графин с цветами, книги.

На край света… может, и в самом деле махнуть куда-нибудь подальше, на Камчатку, на севера, в Магадан, куда не дотянутся руки инолов и ксенотов? Или они контролируют всю Россию? Но ведь если Соломин заговорил о переезде, значит, он знает места, где можно будет жить, не опасаясь ежечасно нападения?

Зазвонил мобильный.

Ватшин глянул на экранчик:

– Оба-на, Сан Саныч?

– Я как будто, – отозвался Уваров. – А ты кого ждал?

– Да это я так, нервничаю, хотел звонить тебе. Тут, понимаешь, какое дело…

– Переезд.

– Ага, Соломин звонил, мы снова под его крылом.

– Мне он тоже звонил.

– На тебя наехали? Что ж не позвонил?

– Костя, давай встретимся и побеседуем, хочу многое тебе рассказать.

– И я хочу того же. Где? Там же, в Серебряном бору?

– Сегодня Федотов день по славянскому именослову, рождённые на Федота приходили к дубу и подолгу сидели под ним, он давал им жизненную силу. Хочу найти в Москве дубы.

– Ты разве тридцать первого родился?

– Так получилось.

– Незадача, я не знал, поздравляю. Я даже подарка не приготовил.

– Бог с ним, с подарком, это не главное в жизни.

– О, я знаю, что тебе подарить! – Ватшин вспомнил, что у него в наследство от деда остался золотой червонец царской чеканки. – Поехали в Лосиный Остров, там есть дубы, я точно знаю.

– А я там не был ни разу.

– Скажешь сопровождающим, они привезут. Адрес – пересечение Первого Белокаменного проезда с Яузской аллеей.

– Замётано. Когда?

– Часа через полтора, с учётом дороги.

– Договорились.

Ватшин заметался по комнатам, вспоминая, где у него хранятся раритетные безделушки, нашёл червонец на дне коробки с монетами, собранными ещё отцом, бережно протёр монету. Подумал: Сан Саныч оценит, он наверняка знает цену таким вещам. Потом оделся в летнее, спрятал коробочку с монетой в карман и позвонил телохранителям, что собирается выйти из дома.

Вскоре джип «Рэндж Ровер» мчал его по Третьему кольцу в направлении Северо-Восточного округа столицы.

Встретились в двенадцать часов дня на аллее, пересекавшей Белокаменный проезд, обнялись, и Константин протянул Уварову синюю бархатную коробочку.

– С днём рождения, Близнец!

– Что это? – Уваров, одетый почти так же – во всё белое, холщовое, открыл коробочку. – О! Золотой! Глазам не верю! Редкость неимоверная! Какой год?

– Тысяча девятьсот шестой.

– Ух ты, с ума сойти! Вот подарок так подарок! Я даже не мечтал о таком! Мне полтинник, а ему уже сто одиннадцать лет! Я не нумизмат, но скопил приличную коллекцию монет разных эпох и стран. Червонец будет их князем.

Ватшин улыбнулся, обрадованный реакцией математика.

– Куда пойдём?

Уваров погладил червонец ещё раз, спрятал в карман.

– Ты обещал найти дуб.

– Идём, тут недалеко.

Зашагали вдоль Белокаменного проезда с домами советской постройки, прошли Яузскую аллею, углубились в лес по Абрамцевской просеке.

Лес был лиственным, преимущественно липово-берёзовым, но встречались и кленовые рощицы, и редкие сосны, и дубы.

Сошли с просеки, остановились под одним, с толстым узловатым стволом, загородившим кроной полнеба. Телохранители обоих хроников отстали, давая им возможность почувствовать себя свободными, хотя бдительно вглядывались в лесные заросли и редкие беседки, пустые в этот почти полуденный час.

– Гигант! – сказал Уваров нежно, подходя к дереву и прижимаясь к его стволу всем телом. – Какая энергетика, а? Стань рядом, подыши.

Ватшин послушно приник к стволу.

Голову объяла чистая как слеза тишина.

Мышцы тела на мгновение стали каждая сама по себе, как бы ожили, освободив тело от массы и материальности.

Захотелось летать!

– Здорово… – прошептал Ватшин.

Уваров долго не отвечал, слившись с могучим деревом в единое целое, а через него – со всеми лесами России и мира в целом.

Пошевелился.

– Пойдём, посидим где-нибудь.

Отошли от дуба, притихшие, сели на старую деревянную лавочку, невесть откуда взявшуюся перед краем болотца. На доске спинки виднелась вырезанная ножом надпись: «Здесь были В и А».

– Практически это о нас, – кивнул на надпись Ватшин. – Я – В, а ты – А. Рассказывай. Как тебя брали?

– Да что рассказывать? – неохотно проговорил Уваров. – Пришли трое, ни слова не говоря начали вязать, рот заклеили… а тут Солома объявился. Взяли их. Эта троица была инолами.

Уваров помолчал, потом добавил:

– Понервничать пришлось, конечно, надоело до чёртиков! А вчера наши взяли главного инола.