Олег Кулагин - Московский лабиринт

Что такое?

По ногам поднимается холод… Непонимающе смотрю вниз. Ртутно-блестящая лужа как будто становится глубже. Дно уходит из-под меня. Я вздрагиваю, осознавая…

А плёнка металла наползает вверх. Серебристые язычки уже лижут мои колени. И я перестаю их чувствовать. Я становлюсь единым целым с ртутной гладью. Превращаюсь в холодный, неживой металл…

Нет!

Дергаю немеющими ногами. Только что это даст? Вокруг нет твёрдого берега, на который можно выбраться. Ничего, кроме мутной дымки и жадной серебристой трясины.

Проваливаюсь по бедра…

— Михалыч!!! — отчаянный крик. Но слышу его только я.

Надо вспомнить то ощущение… Попробовать представить мерцающую в тёмном небе паутину. И дотянуться до нее…

— Михалыч!!!

Трясина уже по пояс… Всё бесполезно. Но вдруг неясным отголоском шелестят из тумана слова:

— Это ты, девочка?..

— Я! Я здесь! Помоги мне, Михалыч!!!

— Я ведь предупреждал тебя, Таня…

Едва удаётся разобрать. Будто ветер шевелит листья на дальнем берегу.

— Спаси меня, Михалыч! Пожалуйста, спаси!

— Не чувствую тебя… Ты где?

— К востоку от Москвы. Около Гусь-Хрустального. Километров пятнадцать не доезжая… Алан — скоро будет здесь!

— Значит, он жив…

— Да! В «Матриксе» был двойник.

— Тебя использовали. А ты не хотела верить…

— У меня почти не осталось сил, Михалыч. Скоро я не смогу говорить с тобой.

— Продержись хотя бы минут пять. Наши уже вылетают. Они тебя почувствуют…

— Со мной друзья. Дай обещание, что не тронете их.

Конечно, я не настолько наивна. Но я обязана это сказать.

— Ты всё-таки называешь их друзьями? — насмешливый шелест в ответ.

— Дай обещание!

— Хорошо. Обещаю…

Тишина. Я снова одна. А ртутная поверхность уже мне по грудь.

Нет!

Не поддаваться! Всё это только внутри моего сознания!

Я обязана продержаться! Два чудища должны сцепиться! Только тогда у моих друзей будет шанс!

Я могу это перебороть! Могу!..

Серебристые язычки вздрагивают, будто живые, и останавливаются.

Туман отступает. Я знаю это место. Июль 2012-го. Редкий лесок. За ним — граница. Питер. Сытая и счастливая жизнь, о которой мы мечтали… Позади — голодная Москва под американскими бомбами…

Женька Зимин смотрит на меня. Зачем ты здесь, Женька?

Прошлого не изменить…

Ты молчишь.

Под курткой оттопыривается нелепый «макаров», заклинивший после второго выстрела. Впрочем, там и было всего четыре патрона… С этим оружием ты считал себя почти неуязвимым. Когда в дерево, рядом с моим виском, ударила очередь, ты вскинул ПМ. И не промахнулся.

Мы бежали, насмерть испуганные. Ещё не привычные к свисту пуль. А ты чуть замешкался и второй раз нажал спуск.

Взвизгнула овчарка. Сшибла ветки автоматная очередь. «Женька!» — закричала я, поворачиваясь. Ты стоял, тяжело привалившись к сосне. И судорожно дёргал затвор «макарова».

«Женька!»

«Уходите!»

На твоей куртке — кровь.

«Беги, Таня…»

Я стою как вкопанная. Бежать уже поздно.

Наваливаются, сбивают с ног. Заламывают руки, стягивая их пластиковыми «браслетами».

А потом долго убивают тебя.

«Перестаньте, гады!» — Я кричу, рвусь. Балтийский лейтенант покуривает сигаретку, наблюдая, как удары тяжёлых башмаков перемалывают твоё тело, в кровавую маску превращают лицо…

Нет!

Я не хочу это помнить!

Прости, Женька… Не смотри на меня так, не смотри… Уходи из этого проклятого леса… Зачем ты здесь?

Будто судорога бежит по телу. На меня накатывает ясность. Ещё более холодная, чем жидкий металл вокруг меня.

Всё должно повториться! Много раз! Чтобы я сама попросила забытья…

— Беги! — умоляюще выдавливаю. — Пожалуйста, беги отсюда!

Он стоит. А я всё глубже проваливаюсь в ледяную ртуть. Тело немеет. И нет сил сопротивляться…

Он склоняется надо мной. Его лицо совсем рядом.

Прости меня, Женька. Я всех предала… И тебя тоже.

— Дай руку, Таня!

Непонимающе, автоматически я тяну свои закоченевшие пальцы, и они растворяются в его теплой ладони…

Ночь держится только у западного края неба. Алмазные искорки еще горят на тёмно-синем. А с востока всё сильнее разгорается красное…

Я сижу на траве. Дрожащая, покрытая липким потом. И слабая, как привидение. Я ведь и была им — совсем недавно.

От росы штаны намокли, но холода не чувствую. Я вообще мало что чувствую… Тело возвращается ко мне не сразу. И первые секунды я лишь разглядываю мир вокруг, словно очередную виртуальную картинку. Потом приходит озноб. И с ним — твёрдая уверенность, что так плохо может быть только в Реале…

Я выкарабкалась! Спасибо тебе, Женька…

Встаю и на негнущихся, чужих ногах ковыляю к «хаммеру». Падаю, ползу. Снова поднимаюсь и бью кулаком в зеленый бок машины.

— Вставайте!

Распахивается дверца. У Чингиза — самый чуткий сон.

— Таня? Что такое?..

— Подъём!

Физика никак не могут разбудить. Я трясу его за плечо:

— Вставай, Артёмчик… Вставай!.. Смерть проспишь…

Конечно, я вру, Артём. Мы спасёмся. Теперь — обязательно…

Все трое смотрели на меня. У Грэя и Чингиза лица были напряжённые. Артём то и дело зевал.

— «Юсовцы» скоро будут здесь.

— Откуда они могли узнать?.. — недоумённо поёжился физик.

А Грэй наклонился и подобрал с земли свой мини-комп с откинутым экранчиком. Раньше спрятанный во внутреннем кармане его куртки.

Доктор и Чингиз переглянулись.

— Что с тобой, Таня? Ты вся дрожишь…

— Я вас предала. Я работала на Алана. Уже два с лишним года. Он жив… И он знает про «Стилет».

Боялась, что произнести это вслух будет тяжелее. Нет, слова сами складываются во фразы. Правду говорить легко.

— Уезжайте. Я останусь. Импланты тоже скоро заявятся.

Чингиз окинул меня долгим взглядом. Жутко долгим. Чего он медлит? Всё и так ясно.

— Импланты знают про генератор?

— Пока нет. Пока что им нужна я… Вы ещё успеете скрыться.

— Не успеем… — вздохнул Грэй. — Алан запеленговал «мыльницу». Думаю, сейчас несколько спутников передают ему картинку.

— На «хаммере» — стелс-покрытие, — вмешался физик. Радаром нас не засечь.

— Им не нужен радар. В ясную погоду газету можно читать из космоса. А уж автомобиль отследить…

Ноги у меня опять стали ватными. Села прямо на землю… Наверное, в моей голове до сих пор вязкий туман. Вместо мозгов… Как я могла забыть… Забыть про всевидящие зрачки над нами. Спрятанные за обманчиво чистым небом.