Павел Стретович - Вернуться в осень

«Лена, где ты, моя Лена? Почему я так давно не слышу тебя, не чувствую – в своих мыслях, в своей душе? Мне так не хватает твоей доброты, твоего ласкового сердца, твоей… когда ты все-все-все прощаешь – сразу, без раздумий и размышлений. Мне не хватает общения с тобой, Лена, не хватает ощущения тебя – рядом… Ты рядом, Лена? Ты ведь говорила, что всегда будешь рядом…»

Сергей вздохнул. «Ленка ты моя, Ленка… Сашутик и Машутик. Я не забыл про вас, я не могу забыть про вас, просто не могу, даже если вдруг и захочу… Потому что частичка моего сердца навсегда ваша, какие бы со мной ни случались метаморфозы и изменения. Ваша. И как бы я хотел, чтобы и частичка ваших сердец тоже была моей. И чтобы они „тикали“ и бились – всегда недалеко друг от дружки, всегда рядом. Чтобы можно было закрыть глаза и сразу увидеть – такие родные и любимые лица, такие родные и любимые носики и озорные глазки…

Ленка. Эния. Две женщины в моей жизни. Какие вы разные – внешне. Разные по манерам, воспитанию и поведению… И елки же палки, зеленые моталки – насколько одинаковые внутри. И сколько совпадений, удивительных совпадений, которые заставляют задуматься – не повторяется ли моя жизнь заново, только в новом исполнении? Саше было четыре годика, когда я появился, и через шесть лет она… ушла. Раде – четыре, когда она пропала, и если вдруг даст Бог еще жива, то через шесть лет появится… Дай Бог. Останься жива, девочка моя, останься жива – только останься, и уж я постараюсь найти тебя. И подружиться, и заменить отца. И я знаю, я точно знаю – по аналогии всех случайностей, – ты окажешься точной копией Саши. Внутри. Девочка моя милая… Дочка моя родненькая. И может быть, когда-нибудь – конечно, если я не сильно наглею в своих мечтах – на свет появится и точная копия Маши. Конечно – тоже внутри. И веселыми синими глазами…»

И что-то отдалось в душе Сергея, в сердце – что-то теплое и очень хорошее, что заставило улыбнуться и трепетно вздохнуть: «Ленка… Ты здесь. Ты рядом. Ты всегда рядом… Значит, я все-таки что-то делаю правильно…»

Сердце согласно трепыхнуло: «Да, родненький, да, хороший мой, ты все делаешь правильно – не сворачивай с пути, Сережа. Прислушивайся к хорошему в себе, и отвергай плохое…»

«Ленка ты моя, Ленка. Хорошая ты моя. Я и не думал никогда, что можно любить двух человек – одинаково крепкой, удивительно мирной и очень хорошей любовью».

«Можно любить всех людей, Сережа. Одинаково крепкой. Удивительно мирной. И очень хорошей – любовью».

«Спасибо тебе, Лена. Именно этого мне так и не хватало. Уверенности. Что все это – правильно. Спасибо тебе, родная моя. За все – что сейчас, и за все – что будет. Ибо я верю – ты будешь рядом…»

Сергей улыбнулся, поднялся и, сделав несколько уверенных шагов, встал на круглое ограждение колодца в центре. Ему незачем было долго думать, незачем долго рассматривать черную тьму перехода внизу. Он опять улыбнулся и сделал шаг: «Ушвара».

В мирной и доброй Ушваре ничего не изменилось – все так же паслись стада домашних яков, добирая последнюю в этом году изрядно пожелтевшую траву. Все так же поднимались дымки многочисленных костров, наполненные запахами дома и степи, разносились крики хозяек и ржание лошадей, веселый гомон молодых «джигитов-мальчишек» и сердитое одергивание старавшихся казаться взрослыми девочек, где-то блеяли дикие козы и стучали топоры, эхом отдавались хлесткие удары выделываемых шкур и выбиваемого казана – какофония дома, мира и спокойствия. Только стойбище сместилось к западу – там, где еще оставалась трава позеленее и не облетевшие побеги…

За исключением одного – Харона здесь уже не было. Как отчего-то и предполагал Сергей…

– Давно уже, давно, мой друг Серго, – вздохнул седобородый Ао Шум – старейшина и непререкаемый авторитет общины. – Почти сразу после твоего ухода.

– Кто он такой? Как давно у вас появился, почтенный Ао, и откуда? – задумчиво спросил Сергей, сощурив взгляд на языки пламени в домашнем очаге. – Поверьте, мне очень надо.

– Кто будет проделывать такой путь ради пустяка? – собрал мудрые морщины в углах глаз старец. – Я верю тебе. Только чем я могу помочь? Мне трудно сказать то, что нужно тебе. Он жил у нас последние двадцать лет. Был добр, как голубь, и мудр, как змея. Я не знаю – откуда. И не знаю – куда.

– Он часто ходил в Рох? – спросил Сергей. – И надолго?

– У нас – вольный народ. Мы не следим друг за другом, – сказал старец. – Он уходил куда-то. Бывало – часто, бывало – нет. Бывало, пропадал по полгода. Мы не спрашивали – где. Как и не спрашивали – когда. Нас не интересует Шеол. И мы не хотим спрашивать про туман.

– Ясно, – вздохнул Сергей. – И Харон никогда не говорил, когда хочет вернуться?

– Разве может это знать тот, кто идет в открытый зев смерти? – усмехнулся Ао Шум. – Мы никогда не спрашивали. Но всегда держали наготове горячий плов и сладкий чай.

– Понятно, – тихо пробормотал Сергей, – что ничего не понятно…

…Кочевники – народ крайне нелюбопытный. Может, именно поэтому у них и никогда ничего не меняется – нынешнее поколение живет примерно так же, как жили их прапрадеды лет эдак тысячу назад. А те, в свою очередь, – как жили их прапрадеды, и так далее – до тех самых дальних времен, когда человек впервые поймал и оседлал лошадь. И наверняка такими останутся до самого конца времен…

Да, Харон и в этом оказался, как всегда, молчаливо прав – если ты устал от суеты и слепой возни людей, хочешь тишины и спокойствия и неторопливого движения времен к лучшим временам, то лучшего места не найти во всем Шеоле. Здесь тебе всегда рады. Не потому, что ты лорд или дворянин, или у тебя большой дом и много слуг, или меряешь шагами Рох, или кладешь моргов десятками, просто потому, что ты человек. А значит – родня. Кум, сват и брат. Садись к костру, дорогой, и вытяни свои уставшие ноги, и выпей чайку – не откажи, мил человек, от души предлагаем. И не надо ничего говорить – кто, откуда и зачем… Разве от этого звезды станут ярче? Или сахар слаще? Или кони быстрей? А вот послушай лучше легенду про звезды. И ложись отдыхать…

«Эх, Харон, Харон… Как ты мне сейчас нужен! Но, может, именно поэтому тебя здесь и нет…»

Сергей остановился на границе тумана и оглянулся – расплывчатые, чуть видимые дымки костров виднелись где-то далеко на горизонте. Казалось – необозримая и бескрайняя степь, лишь изредка вспучиваемая грядами невысоких холмов да рощицами небольших кудлатых деревьев. На самом деле – пятачок. Маленький пятачок жизни – посреди дымящихся руин некогда красивой и зеленой земли… «Ого, кажется, я скоро стану поэтом».

Он вздохнул и, поправив за спиной клинок, вошел в невесомую белесую мглу. Так же, наверное, входят заключенные в ненавистную, но вынужденную и по стечению разных обстоятельств необходимую камеру. Сразу исчезла под ногами зелень травы, пропали веселые кучерявые рощицы и щебет беспрерывно перекликающихся птиц, сразу исчезли небо над головой и запах степной полыни – видимый мир сузился и стал зыбким и колышущимся. Сергей привычно замер и притих – справа, на границе видимости, мелькнула и исчезла длинная извивающаяся тень. Здравствуй, дорогой Рох, я тебе тоже очень рад…