Джордж Локхард - Боеприпасы на зиму

— Народ… — сквозь зубы процедил Темир. Дварг тревожно склонил голову набок.

— Да, народ, — повторил он с нажимом. — Мы народ, Темир. У нас есть история, культура, традиции. Сказки и песни.

— Не напомнишь, на каком языке мы сейчас говорим? — угрюмо осведомился следопыт. Туман жарко затряс головой:

— Это ничего не значит! Заимствование у людей неизбежно, ведь мы делим с ними планету уже тысячи лет…

— Малыш, — горько прервал Темир. — Прости, но есть вещи, в которых мутанты разбираются лучше. Можешь верить, Туми, я знаю, о чем говорю. Все разумные звери Земли — точно такие же мутанты, как я.

Он скрипнул зубами.

— Ошибка в генах наделила меня чувством опасности. Когда-то, в далеком прошлом, группа зверей внезапно научилась мыслить. Вся разница в том, что я так и подохну одиночкой, а им удалось подыскать себе пары…

— Это чушь, Темир, — спокойно отозвался пушистик.

Они посмотрели друг другу в глаза. Туман слабо улыбнулся.

— Ты просто не сознаешь, как сильно отличаешься от простой степной песчанки. Какого цвета твой скакун?

Следопыт вздрогнул.

— Рыжий?

— Рыжий… — Туман вздохнул и разве лапками. — Ты сейчас в одном слове уместил почти все недоступные простым песчанкам понятия. Грызуны не различают цветов — раз. Неспособны издавать сложные звуки, тем более «Р» — два. Не умеют сопоставлять абстрактные описания с реальными — я ведь сказал не «заяц», а «скакун». Вдобавок песчанка не поймет слов, не различит вопросительную интонацию и даже не догадается, к кому я обращаюсь.

Он подался вперед:

— Никакая мутация, никогда не сумеет за раз поменять в организме такое чудовищное количество функций, и при этом сохранить зверю жизнеспособность и плодовитость. Это все равно, как случайно уронить пескоход с обрыва, да так, что после удара из него получится аквариум с живыми рыбками. Кстати, сколько тебе лет?

Темир молчал. Так и не дождавшись ответа, дварг ткнул себя в грудь.

— Мой вид в «дикой форме» живет не более года. А мне сейчас девять, и я считаюсь детенышем.

— Ну и откуда ж мы тогда взялись, по-твоему? — хмуро спросил следопыт.

Туман улыбнулся.

— Не знаю. У нас, в Европе, есть куча теорий, легенды, исследования. Общепринятая гипотеза — зверяне происходят из мира-за-спиной.

— Как-как?!

— Сложно, — дварг вздохнул. — Я тоже не до конца понимаю… Но общая идея такая: вот ты сейчас смотришь на меня. Ты не видишь, что происходит за твоей спиной. Конечно, разумом ты знаешь, что ничего особенного там не происходит, но проверить это невозможно — куда бы ты ни обратил взгляд, всегда останется область за гранью видимого.

Темир почесал ухо.

— Погоди, но ты-то ведь видишь, что за моей спиной ничего не происходит?

— Ошибаешься, — заметил Туман. — Я часть поля твоего зрения, поэтому, естественно, не могу служить доказательством. А если я существую только в твоем воображении? Если меня попросту нет, пока ты смотришь в другую сторону?

Темир, усмехнувшись, обернул голову вправо и позвал, не глядя на дварга:

— Туми-и…

— Не-а, не выйдет, — мышонок фыркнул. — Голос тебе тоже мерещится. Пока не позовешь — его и вовсе нет.

Он вздохнул.

— Но главное-то в чем… Проверить эту гипотезу невозможно, а значит, ее нельзя и опровергнуть. Я читал, что никогда не выйдет определить — существует ли объект, на который никто не смотрит.

— Очуметь… — пробормотал Темир. — Вот так, незаметно, он и подкрадывается…

— Кто? — не сразу понял Туман, а когда сообразил, звонко рассмеялся. — Ясно. Ну, в общем, академики еще много чего там напридумывали, но самое замечательное следствие из их гипотезы — мы. Зверяне.

Следопыт почесал второе ухо.

— Э-э-э… А пояснить?

— Запросто, — ухмыльнулся Туман. — Вот задумайся: человек смотрит на мышь. Кого он видит?

Темир нахмурил брови.

— Мышь.

— Именно! — Туман потер лапки. — Но что происходит с мышью, на которую человек НЕ СМОТРИТ? Откуда ты знаешь, что она так и остается мышью? А что, если все звери, пока на них НЕ СМОТРЯТ, умеют мыслить?

Темир открыл рот и, некоторое время, ехал молча. Затем резко сжал челюсти.

— Погоди. То есть, если сейчас рядом с нами проедет человек, мы превратимся в животных, пока он не отвернется?!

Туман покачал головой.

— Нет. Ты не понял. Мы, зверяне — те самые звери, которых НЕ УВИДЕЛИ. Вроде пузырьков в хрустале. Когда-то, на заре истории, в тканях самого мироздания возникли неоднородности, и редкие объекты, которые не должны существовать в отрыве от наблюдателя — стали «закрепляться», то есть переходить в категорию наблюдателей. Я людей в пример привел просто потому, что они доминируют, но в точности такой же механизм работает и для нас. Ведь мы тоже разумны. Только представь, — Туман азартно распушил шерсть, — А вдруг камни, мимо которых мы едем — камни лишь для нас? А что, если пока на них не смотрят, камни превращаются в динозавров? Динозавров ведь никто не видел. Может, они и не вымирали вовсе?

Темир яростно почесал за двумя ушами разом.

— Знаешь, что, пушист? Мне вести экспедицию через перевал, и если я начну размышлять, не исчезнет ли под ногами земля, пока я гляжу в небо — перевал мы не одолеем.

— А еще есть йети, что обитают среди гор, сирены на тайных атоллах Бермудского треугольника, единороги из заповедных лесов Палены… — мечтательно протянул Туман. — Представляешь, вдруг мы существуем лишь потому, что на нас не смотрит ни один единорог?

— Хватит! — Темир раздраженно взъерошил мех. — Оставь единорогов в покое. Не хватало еще… — он запнулся, — …в общем, довольно. Меняем тему.

Дварг удивленно встопорщил хвост:

— Ты не любишь единорогов? — он погладил толая по мощной, увитой мускулами шее. — Они же самые прекрасные создания фанта…

— Туми, довольно, — жестко оборвал следопыт. — Да, Звездные Кони похожи на саму Красоту во плоти. Я как-то видел картину… До сих пор на душе тепло… Но их не существует! Понятно?! — его передернуло. — В какую сторону ни смотри… — Темир запнулся, поскольку дварг неожиданно привстал и закрыл ладошкой его рот.

— …в какую сторону ни смотри, ты увидишь красоту, — очень тихо и серьезно сказал Туман. — Это наследие единорогов, Темир. Замечать красоту мы научились у них. Крохотная, во многих давно погасшая, искорка изначального света до сих пор тлеет. Красота… — мышонок развел лапками. — Разве ты не знаешь, что красоту изобрели Звездные Кони, самая древняя и мудрая раса нашего мира? Все переняли это понятие у них. Когда, в непостижимой древности, первые звезды зародились среди огня, пожравшего Око Ночи, единороги уже тысячи лет слагали поэмы о красоте жизни, а над ними, в кристально-бездонном небе парили Лунные Драконы, еще одна раса, что древнее звезд… — пушистый вздохнул. — Ну, давай, скажи, что их тоже не бывает. Притуши свою искру сильнее.