Оксана Демченко - Прими свою тень

– Она умеет произвести впечатление, – хихикнула Сати. И добавила серьезно: – Не надо ее выгонять. Норма хорошая, а идти ей некуда. У нее совсем никого из родных, что она будет делать в городе, одна?

– Вот-вот. – Крон устало потер затылок. – Неувольняемая, я так и сказал. Что она будет делать… То, что уже делает. Лезет через ограду там вон, за домом. Гроллом не надо быть, чтобы разобрать сопение! Потом через парк прокрадется в стойло Лоцмана. И будет полночи жаловаться ему на меня, а утром гордо выйдет на работу, делая вид, что меня нет и никто ей ничего не говорил. Отпад. Тьфу ты, и я туда же. Она разрушает мою малую стаю – табун Ломы.

– Расширяет границы твоих представлений о мире, – прищурился Йялл. – Твой мир нелеп до предела, в нем совершенно нет места кое-чему важному. Она далеко не худший образец незнакомой тебе породы людей – женской. Занялся бы ты…

– Катайтесь два круга по двору – и валите из конюшни, – возмутился Крон. Почесал шею подобравшегося со спины Лоцмана. – Как мы мирно жили… Никто нам не был нужен, Лома. Ты не хромал, я не рычал на людей… Идем, малыш, покатаем Сати – и в стойло, у нас процедуры. Норма так и не расплела твою прическу. Хотя, надо признать, конюх толковый. Работящая, при детях обычно не ругается. Опять же прическу сделала почти правильно. Ножка сильно болит? Вот бедняга, давай пожалею.

Сати осторожно обошла вороного по кругу, задирая голову и любуясь великолепием огромного коня. Погладила мохнатые ноги, сперва переднюю правую, на которой светлый волос начинался от колена, потом заднюю, до самого копыта темную. И вторую заднюю – больную, удерживаемую на весу. Лоцман благодарно вздохнул. Он уже усвоил: есть среди людей такие – умеющие снимать боль. Надо лишь не мешать, стоять смирно и наслаждаться хотя бы иллюзией здоровья. Сати старательно, в полную силу, прощупывала даром снави пострадавшую ногу. Себя не жалела: отдавала без меры, потоком. Йялл поймал под руки и помог, Крон встал рядом. Ему нравилось наблюдать, как Лоцман неуверенно опускает ногу, как копыто касается камней двора.

Сати уже сидела на широченной спине. Охала при каждом шаге коня, колышущем эту живую поверхность. Закрыла глаза, прикусила губу – старалась помочь Лоцману полнее осознать себя и настроиться на здоровье. Ведь справилась она с лечением Паука! А тут все иначе, незнакомо – но посильно, наверное.

– Опыта нет в переписывании сигналов спинного мозга лошадей, – посетовал Крон. – Никто из волвеков до меня не учился в ветеринарном… Приходилось с нуля начинать, да и теперь непросто. Сати, ты снавь, талантливая, не хочешь начать большое дело: выстроить методику восстановления для животных? Лет десять уйдет, не меньше. Я уже многих уговаривал, только они не ценят по-настоящему широту души Ломы. Он…

– Отпадный, – хихикнула Сати. – Крон, ты тоже отпадный. Мы с братом остаемся, уговорил. Йялл хочет учиться в Академии, уже подал запрос. Я буду заниматься лошадьми. Только у меня есть котенок, ты не возражаешь? И косички я буду плести. И копыта этим… как его? Флемсом, да? Вот им самым натирать.

– Она стащила флемс? – ужаснулся Крон, замирая на полушаге и рассматривая копыта коня. – Я надеялся, масло или лак… Все, катайтесь без меня. Пойду и убью. Опытный образец, моя разработка… Первый флакон с доработанной формулой перламутрового глянца.

Волвек удалился в сторону парка. Сати рассмеялась и удобнее села на спине коня, а потом прикусила губу и попробовала встать в рост, хихикая и балансируя руками. Йялл шагал возле бока Лоцмана и страховал сестру. Улыбался мирно, очень спокойно. Ему наконец-то не чудились опасности, грядущее выглядело интересным и позитивным. Новая работа, новые возможности. И большой полет. Не может быть иначе! Даже если риск велик и люди откажутся участвовать. Он, сын вожака, знает настроение стаи: «Эйм» будет прыгать. Не скоро, лет через десять. А пока надо учиться. И еще искать теплоту, настоящий отклик. Он будет капитаном и значит – вожаком, добьется своего.

Но во второй раз взвалить бремя со-чувствия на плечи без поддержки малой стаи – семьи, немыслимо… Он упустил Лорри, хотя к ней намечался мягкий небольшой прогрев симпатии – давно, лет пятнадцать назад. Он разочаровался в двух более респектабельных вариантах. Он насмерть поссорился с Джан – давно, лет семь назад. Когда девчонка жила в столице провинции Ака и спокойно планировала карьеру – вплоть до поста директора местного филиала Акада медиков… Тогда глаза у нее были темные и спокойные, взгляд прятался в узкой щели век. «Почему бы нам не прогуляться по берегу моря?» – сказала Джан при первой встрече. Она полагала себя безупречно красивой, неоспоримо умной и достойной всяческого внимания. «Потому, что я не люблю, когда мою шкуру норовят повесить на стене трофеев», – Йялл помнил свой ответ.

Люди странные, их трудно понимать, они ведь и сами себя чаще всего не понимают. Мотивов поступков, движений души, склонностей характера… С женщинами людей и того сложнее. Женщины людей почему-то обожают охотиться на него, одиночку. Полагают, что можно спрятать простоту идеи трофейной охоты за красивыми словами, хотя знают о способности чуять намерения. Не получив желаемого и не блеснув в свете с редкостным ухажером, мстят, считая врагом, назойливо надоедая… И хуже: пытаясь бить на жалость и требовать спасения из самостоятельно созданных проблем.

Джан зашла дальше всех. Поселилась в нелепом городишке и заявила, что рано или поздно инспектору Йяллу придется ее спасти или пожалеть о своей подлости, приведшей к трагедии. А вот – не он спас, бывает и так.

– Йялл, тебе грустно? – Сати забеспокоилась, ловя руку брата. Прикрыла веки и сосредоточенно вздохнула, почесала за ухом. – Ты думаешь о Джан? Неправильно как-то думаешь, холодно. Хотя… я помню ее первые дни там, в нашем городишке. Мы с Лорри ставки делали: сколько продержится. Я ей в окно змею бросила. Как она кричала… потом плакала, сидела на пороге с вещами и собиралась уехать. И мне было ее совсем не жалко.

– Змею?

– Не ядовитую, – замотала головой Сати. – Она к бабушке Томи отказалась идти ночью, потому что, мол, не срочно, потерпит. А я сразу сообразила: боялась из-за двери нос показать. Сидела под замком и ждала, пока ее спасут, вернут в большой мир. Гордая, сама спасаться туда не захотела… Потом в ней что-то переменилось. Сейчас странно и вспоминать ту Джан, которая была раньше. Сплошной страх в ней был, а еще презрение и обида. Много обиды. Это из-за тебя?

– Я ей сказал, что она не способна лечить, потому что у нее пустая душа, – нехотя признался Йялл. – И еще сказал, что в стае больных не сортируют на нужных и бесполезных, что из вашего города она сбежит в три дня, если рискнет хоть раз заночевать. Я был здорово зол, Сати. Опять же мало ли что и кому наговорил? Давно это было…