Александр Кучаев - Под новым небом, или На углях астероида

Ещё Майкл сообщил, что три года назад Маунти установил радиосвязь с городом Огденбургом в Северной Америке и назвал время выхода тамошней радиостанции в эфир.

Франц поблагодарил его за переданную информацию и сказал, что Новая Европа готова проконсультировать Маунти в вопросах производства меди, стали и стекла.

Закончив радиообмен, инженер повернулся к людям, стоявшим затаив дыхание.

– Мы не одни на Земном шаре! – проговорил он и вытер набежавшую слезу.

Зал разразился аплодисментами и криками «Ура!»

Скоро важная новость пронеслась по всем трём населённым пунктам. Вспыхивал свет в окнах, раздавались телефонные звонки. Несмотря на позднее время, люди выходили из домов и поздравляли друг друга.

На другой день состоялся сеанс радиосвязи с Северной Америкой.

Сразу по его завершении на танцплощадке возле Грюненсдорфа собрался стихийный митинг. Сменяя друг друга, ораторы говорили о значении происшедшего события, о том, что, обмениваясь опытом, человеческие сообщества во всех концах света будут развиваться значительно быстрее. Наиболее горячие головы предлагали немедленно организовать экспедицию в Огденбург, путь до которого был не так далёк, как до австралийского Маунти. Но даже О’Брайен, не раз предпринимавший рискованные морские путешествия, был категорически против.

– Я бы охарактеризовал «Ирландию» прежде всего как каботажное судно, – сказал он, – предназначенное для прибрежного плавания. Переправляться на ней через океан чрезвычайно опасно. Да и с чем мы поедем в Америку? С одними разговорами, без всяких грузов? Для разговоров достаточно радиосвязи.

Стоявший позади митингующих Игорь заметил недалеко от себя Уиллиса.

– А почему ты не выступаешь, Джон? – спросил он, приблизившись к доктору.

– Тут и так есть кому выступать. Я вдруг почувствовал, что большое скопление народа не для меня. Возможно, это из-за многолетнего проживания в окружении всего лишь нескольких человек. Знаешь, Игорь, я с удовольствием побыл бы сейчас на природе, посидел у костра…

– Так за чем дело встало? Седлаем лошадей и едем.

– Куда?

– А куда глаза глядят.

– Ты возьмёшь с собой ружьё?

– Нет, я больше привык к луку.

– Только давай не будем никого убивать. Ладно?

– Будь по-твоему. Но лук и стрелы я всё равно возьму.

Не прошло и получаса, как они уже держали путь на север. На берегу Чёртовой бухты остановились, развели костёр и приготовили еду.

– Сколько событий произошло после катастрофы, – сказал Уиллис, оглядывая акваторию бухты, – сколько испытаний выпало на долю каждого из нас! То, что пережил один, с лихвой хватило бы на целую сотню.

– Теперь испытания позади, – сказал Игорь. – Осталось только жить, работать и растить детей. Скажи-ка мне, док, как там наш Тарзан? Будет он ходить?

– Будет не только ходить, но и бегать. На трёх ногах. Перебитая осколком нога срастётся, перекушенную же кость мы решили не трогать – слишком много времени прошло с момента нанесения травмы. Что касается только жить и работать… Мы не знаем, какие испытания ещё ждут нас впереди. Тут вон какую человеческую цивилизацию сломало, а мы лишь пылинка в сравнении с ней.

Уиллис о чём-то задумался, и Игорь, видя его настроение, отошёл от костра и занялся сбором хвороста. Он вспомнил о пленных, привезённых в Нью-Росс. В качестве временного жилья им предоставили пустовавший дом, снабдили продуктами и одеждой. Клаудии и Патриции предложили работать на молочной ферме, а Фридриха приставили помогать мастеру-стеклодуву. Паулю дали возможность отдыхать до тех пор, пока не заживёт нога. Сегодня утром Фридрих подходил к Игорю и благодарил за то, что их не оставили за морем.

– В моей голове началось некоторое прояснение, – сказал он, стараясь изо всех сил изобразить раскаяние. – Я вспоминаю нашу прошлую жизнь… В общем, я не хотел бы к ней возвращаться.

– А если дать тебе автомат? – вопросительно произнёс Игорь. – Да поставить за спиной вооружённых сообщников?

– Не нужны мне ни автомат, ни сообщники. Лучше работать, чем ползать на брюхе с оружием. И я не хочу никакого насилия. До меня только сейчас стало доходить, что значит жить по-человечески.

Собрав хворост, Игорь свалил его возле костра.

– Ты помнишь, года два назад в ратуше, у камина, в нашей мужской компании возник разговор о причинах гибели человеческой цивилизации? – спросил Уиллис.

– Ну, как же, прекрасно помню. Свенсен тогда очень доходчиво всё объяснил. Он говорил, что люди истратили основной свой потенциал на войны с себе подобными, а его надо было обратить на защиту от планетарных катаклизмов.

– Я долго размышлял над его словами и пришёл к выводу, что первопричина гибели человечества лежит ещё глубже.

– В чём же её суть?

– В отсутствии духовного роста человеческой цивилизации. Вспомни: происходил технический прогресс, развивалась научная мысль, накапливались различные материальные ценности, во многих странах повышался уровень жизненных благ, а духовность – в целом, я не беру отдельные личности – как бы застыла на месте. К примеру, чем основная масса человечества начала двадцать первого века отличалась от своих предшественников из века девятнадцатого?

– Чем отличалась? – Игорь задумался. – На мой взгляд, меньшей набожностью и большей агрессивностью.

– Обрати внимание: ты говоришь даже не о застое духовности, а об упадке её. Вот она – первопричина! Из-за этого же погиб и Древний Рим!

– Но если бы человечество развивалось духовно, то рано или поздно оно приблизилось бы к Божественному Промыслу!

– И в этом было бы его спасение! И был бы отражён удар из космоса!

– Джон, ты хочешь во главу угла поставить духовное развитие Нью-Росса?!

– И духовное, и материальное – в равной мере. И тогда мы избежим ложного пути, по которому шла предыдущая цивилизация.

– Боюсь, все мы станем святошами.

– Вовсе нет. Святоша, как ты выразился, – это кто-то вроде чиновника от религии, официальный её представитель. А я бы хотел, чтобы мы прониклись Промыслом Божьим, стали частицей его, не отклоняясь от него ни на йоту, и стали тем совершенством, которое задумывалось изначально. Ну если не мы, то наши дети и внуки. Высокая духовность ещё больше объединила бы всё наше общество, превратила бы его в единый сообщающийся умственный организм и одновременно каждого отдельного индивидуума сделала бы в тысячу раз могущественней, позволила бы ему решать если не все, то многие материальные и природные проблемы усилием одной лишь мысли.