Татьяна Михайлова - Сколково. Хронотуризм – 2

–　От самого товарища Ленина, значит?　– медленно, с расстановкой проговорил он.

–　Да от него, мандат вот.　– Андрей зашарил в сумке, отыскивая бумагу.

В этот момент у него завибрировало под сердцем, заиграла «Макарена». Он сунул руку за пазуху и выудил мобильник, взглянул на экран. Напоминалка: «23:00. Эльвира. „Ашхабад“». «Какая Эльвира, какой „Ашхабад“, ресторан что ли? Не помню».

Нажав кнопку отбоя, он сунул телефон обратно за пазуху. Хлесткий удар в лицо опрокинул его навзничь.

* * *

Андрей пришел в себя. Почувствовал пульсирующую боль в скуле и привкус крови на губах. Попытался вытереть ее, но не смог шевельнуть рукой. И ногой не смог. Открыв глаза, он понял, что сидит на лавке в самом углу, упираясь одним плечом в одну стену, другим – в другую. Полушубка, шапки и унтов на нем не было. Руки связаны за спиной, не только в кистях, но и в локтях. Ноги – в щиколотках и коленях. Перед ним тяжелый стол, удачно расположенный так, чтоб из-за него быстро не выбраться.

На столе рядком: мобильник, энергетические батончики, часы и пара визиток с его фамилией и должностью. По одной стороне на русском, по другой – на английском. В углу каждой – голографический логотип его компании. Офсет, тиснение фольгой, эксклюзивный дизайн. Вальтер и пустая кобура от маузера на другом конце стола, на таком отдалении, что и в прыжке не дотянуться. Даже зубами. Маузер в руках у командира партизан. Рядом с ним девица, избавившаяся от платка и полушубка. Свежая, румяная, то ли от мороза, то ли от висящего в комнате напряжения. Хороша, чертовка.

–　Очнулся, лазутчик,　– скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил командир.

–　Да какой он лазутчик, у него ж мандат за подписью…　– Девица повисла у него на руке.

–　Цыц,　– стряхнул он ее, как игривую собачонку.　– Охолони.　– И мрачно взглянув на Андрея, сказал: – Ну, рассказывай?

–　Чего рассказывать-то?　– пробормотал тот, кривясь от боли в разбитой губе.　– Она уже вам все поведала наверняка. Из Москвы я. Со специальным поручением помочь вашему отряду остановить колчаковский поезд с золотом, который выходит сегодня со станции Слюдянка. Сам товарищ Ленин выдал мне на это мандат. Прочитайте сами.

–　Прочитал уже. А что, так вот тебя прям одного послали?

–　Не одного, нас целая спецгруппа была. Снайпер, подрывник, переводчик с английского и японского, несколько бойцов на подхвате,　– начал сочинять Андрей.　– Но не доехали еще до Екатеринбурга, холерой их скрутило или другой какой-то болезнью. Такой понос открылся, что пришлось там ссадить. А я дальше отправился. Сначала по Транссибу на паровозе. Ну, а уж потом через фронт на лошади да на своих двоих. Вот и добрался.

–　И сколько ж ты ехал?

О, черт, сколько ж тут… В километрах?

–　Ну… Больше месяца, почитай. Рождество и Новый год в вагоне встречал,　– соврал Андрей наудачу. Кажется, прокатило.

–　И откуда ж Ленин узнал про тот поезд еще в прошлом году?

–　Ленин – он такой, он все про всех знает. А чего не знает, то верные люди ему доносят.

–　Хм.　– Мужик пожевал бороду. Было видно, что он мало верит рассказу Андрея.　– А вот это все откуда?　– Он указал толстым пальцем на предметы на столе.

–　Так из разных мест. Что-то от англичан, что-то от французов. Америка иногда помогает. Сейчас молодую советскую республику – вот гребаный плакатный стиль!　– многие страны признали и уважать начинают. И помощь шлют всякую.

–　А это зачем?　– Он поднял со стола мобильник, покрутил в руках.

–　Это? Это прибор такой американский. Арифмометр называется. Можно на нем цифры разные складывать, быстрее, чем на счетах, в сто раз. Давай покажу.　– Он дернулся в путах.

Мужик посмотрел на него внимательно, но развязать не предложил.

–　Ладно,　– махнул он рукой,　– пусть ты хоть Ленина посланец, хоть колчаковский прихвостень, все равно. А у нас дело.

–　На поезд, что ли, собрались?　– спросил Андрей.

–　Не твое дело,　– отрезал командир и, открыв дверь в другую комнату, крикнул: – Амвросий, выводи его!

Оттуда появился высокий мужик. Коротким ножом взрезал путы на ногах Андрея и, подняв за шкирку, поволок вон из избы. Последнее, что он увидел, были широко распахнутые, полные слез девичьи глаза.

Амвросий вывел его в холодные сени. Андрей остановился, уперся ногами в пол.

–　Ты чего ж делаешь, ирод?!　– вскрикнул он.　– Обуться хоть дай.

–　Иди.　– Могучий Амвросий толкнул его так, что Андрей, пробежав десяток шагов, впечатался во входную дверь.　– Не успеешь замерзнуть.

–　Куда меня?

–　Известно куда.

Андрей не видел, но точно знал, что мужик за его спиной недоуменно пожал плечами. Какой, мол, непонятливый.

Амвросий вытолкал Андрея на крыльцо. Голые ноги его поехали на обледенелых досках, связанные за спиной руки не дали смягчить падение. Он скатился вниз и замер на холодной земле, прижимаясь к ней ушибленными ребрами, в надежде хоть немного смягчить боль.

Не обращая внимания на стоны, Амвросий вздернул его на ноги и погнал дальше, к стоящим на краю поселения сараям. Вот блин, сейчас запрут и просидит он тут до окончания отпущенного на этот мир срока. Потом сработает чип, и вернется он в овальную комнату ни с чем, как побитая собака. «А и впрямь побитая,　– невесело усмехнулся он, прислушиваясь к боли в ребрах и шевеля пальцами, пытаясь понять, отморожены они или пока еще нет.　– Вот страховая компания-то поплатится»,　– злобно подумал он.

Амвросий провел его мимо первого сарая, в котором, кажется, держали коров, мимо второго, от которого ощутимо тянуло свинарником, завернули за третий, пустой и покосившийся. «Куда это меня?» – подумал Андрей и тут же понял куда. Впереди он увидел остов еще одной постройки, когда-то бывшей крепким кирпичным домом на высоком обрыве. От него остались две стены. Та, что обращена к деревне, с пустыми проемами окон, и дальняя, без окон вовсе. Передней, где должна быть дверь, и боковой не было. Маленький клочок скалы за ней стремительно обрывался вниз, темнея в сумерках.

Так это они его расстрелять хотят? И с обрыва сбросить? В голове Андрея помутилось от попыток осознать происходящее. На дворе двадцать первый век… Стоп, никакой не двадцать первый, а самое начало двадцатого. Гражданская война, простые нравы. Прадед рассказывал, что тогда особо никто человеческой жизнью не дорожил. Враг – в расход, вражеский подпевала – в расход, подозрительный прохожий на улице – в расход. Перед его мысленным взором всплыла строчка контракта в голубоватом сиянии: «В случае гибели обратно возвращается только тело». Суки!