Евгений Лотош - 4-03. Fuga maggiore

…и потолок комнаты бросается навстречу, и острая боль в сгибе локтя, и давящее ощущение на голове…

…и она сидит на кровати, одеяло отброшена в сторону, и игла капельницы пронзает согнутую руку болью, и нужно вырвать ее (новая боль от резко срываемого лейкопластыря) и отбросить подальше, и мир вращается вокруг, оставаясь в то же время совершенно неподвижным, и воздух с трудом проходит в горло, и пушистые теплые тела прижимаются к ней с боков, тихо поскуливая от избытка чувств…

Некоторое время Фуоко сидела на кровати, ошеломленно оглядываясь по сторонам. Белые стены. Матерчатые ширмы. Тусклый свет ночника под потолком. Какие-то непонятные установки с экранами и индикаторами, по которым ползут ровные, чуть дрожащие линии, тихое электронное попискивание. Больница? И… человек, сидящий на стуле возле кровати, вернее, положивший голову на кровать на скрещенные руки и сейчас спящий — слышно его ровное дыхание. Фуоко опустила взгляд. Парсы с обеих сторон обнимали ее верхними лапами, стремясь заглянуть в глаза.

— Фуоко проснулась? — требовательно спросила Зорра. — Совсем проснулась? Как меня зовут?

— Я… кажется, я проснулась… Зорра… — прошептала девушка.

Геометрические формы продолжали крутиться у нее перед взором, накладываясь на окружающую обстановку и не позволяя толком видеть. Голову продолжало сдавливать. Подняв пальцы, она ощутила, что левая часть плотно забинтована, скрывая глаз. Повязка обхватывала и правую половину головы, полностью скрывала темя и затылок. Смешно, мелькнуло в голове. Совсем как у Юи… не надо про него вспоминать, почему-то совсем не надо, что-то очень плохое мерцает на грани памяти, угрожая наброситься и… Прикосновение к левому виску отдалось легкой болью. Справа, в промежутках между бинтами, пальцы нащупали голый обритый череп.

— Где я? — спросила она, безрезультатно пытаясь протереть свободный от повязки глаз.

— Больница! — отрапортовал Гатто, тыкаясь ей в открытую щеку теплым носом. — Плохая больница! Меня и Зорру не хотели пускать. Я кусался и рычал, они пустили.

— Кирис спит, засоня! — фыркнула Зорра, отпуская Фуоко и тормоша спящего человека за плечо. — Кирис, вставай! Фуоко проснулась! Вставай!

Человек вяло пошевелился, приподнял голову — и резко вскинулся. Фуоко не успела и охнуть, как оказалась в могучих ребродробительных объятьях.

— Фучи! — прошептал в ухо такой знакомый и родной голос. — Фучи, ты жива! Они же сказали, что у тебя мозг погиб, никакой активности… Ох, Фучи!

Голос прервался невнятными судорожными вздохами, и Фуоко не сразу сообразила, что Кирис плачет. Она осторожно обняла его вздрагивающее тело и неловко погладила по спине.

— Я в порядке, Кир, — прошептала она скверно слушающимися губами. — Я в порядке. Я жива. Какая активность, когда у меня энергоплазма в черепе энцефалограмму глушит, забыл, что ли? Ну что ты, все же хорошо. Кир, ты мне сейчас ребра сломаешь!

Медвежья хватка слегка ослабла, и Фуоко с облегчением вздохнула.

— Я не успел, Фучи… — пробормотал Кирис. — Прости, я не успел. Я хотел тебя закрыть от взрыва, но слишком далеко…

— Дубина! — ласково сказала Фуоко, наслаждаясь его близостью. — Хорошо, что не успел. Так бы и тебя зацепило…

— Меня осколки не задевают, забыла? Помнишь, еще в Хёнконе на пляже граната рядом рванула? Я совсем чуть-чуть не успел тебя полностью заслонить… — Кирис отодвинулся и с тревогой заглянул ей в лицо. — Фучи, ты как? Что-нибудь болит?

— Голова кружится. И разные… фигуры разноцветные перед глазами мелькают. Ой, Кир, так смешно — у тебя в голове зелененький сгусток сидит. И не только в голове… Кир, я лягу. Меня что-то мутит.

— Блин… — Кирис на секунду отвернулся и двинул кулаком по большой кнопке рядом с изголовьем. Где-то вдалеке протарахтел звонок. — Так, Фучи, ну-ка, аккуратненько…

Он движением отогнал послушно отпрянувших парсов, помог девушке лечь и прикрыл ее одеялом как раз в тот момент, когда в палату вбежали сразу три женщины в белых медсестринских одеждах. Страшный приступ головокружения перевернул палату вверх тормашками, и мир поплыл-покатился перед глазами, оставаясь в то же время неподвижным. Какое-то время яркие геометрические поверхности и очертания палаты сражались, с переменным успехом стараясь вытеснить друг друга подальше. Вестибулярный аппарат громко возмущался происходящим, и Фуоко с трудом удерживала тошноту, подступающую к горлу. Вслед за чувством равновесия взбунтовались и все остальные. Возбужденные человеческие голоса утратили четкость, зато обрели отчетливый привкус ванильного мороженого, а ее тело попеременно становилось то кристально-твердым, то мягким и звонким, растекаясь по кровати тонкой маслянистой пленкой. Чувство времени взяло выходной и отправилось погулять, и когда Фуоко снова обрела способность нормально воспринимать мир, она снова лежала навзничь, глядя в белый потолок.

Ослепительный свет от ламп, бьющий в глаза, по-прежнему казался кисловатым и жидким, но в целом геометрический вальс слегка отступил и скромно маячил где-то на заднем плане, не претендуя на главную роль. Девушка попыталась повернуть голову, но тело отказывалось повиноваться. Зато над ней склонилась озабоченная голова и спросила что-то желтым голосом. Смысл слов ускользал, но Фуоко сосредоточилась и заставила себя слушать. И, словно ее усилия возымели эффект, голос, наконец, стал безвкусным, зато внятным и разборчивым:

— …моргните, если меня понимаете, дэйя! Моргните два раза!

Понимаю ли я его? Наверное, да. Значит, нужно моргнуть. Фуоко медленно прикрыла веки, потом еще раз — точнее, правое веко, потому что левая половина лица чувствовалась немного странно и, похоже, не повиновалась вовсе.

— Она нас слышит, — с облегчением сказал голос, почему-то превращаясь в фиолетовый пульсирующий куб. — Дэйя, прошу, лежите спокойно и не пытайтесь двигаться. У вас случились судороги, вы пока что пристегнуты к кровати.

— Я… в порядке… — прошептала Фуоко. Мир и в самом деле быстро прояснялся, чувство тела возвращалось. Что-то давило ей на плечи и на талию — ремни? Зачем ее пристегивать? — Кир… ты где?..

Прежнее лицо пропало, и появилось новое. Кирис с тревогой смотрел на нее, и его эмоции казались разноцветным водопадом, омывавшим ее теплой струей с ледяными прожилками. Водопад торжественно пел давно знакомой нотой — точнее хоралом нот, знакомых и незнакомых, но Фуоко точно знала: это Кирис. Как же она не слышала его раньше?

— Кир, — сказала она, старательно контролируя наполовину онемевшие губы, — я тебя чувствую напрямую. У меня… — она запнулась, вспоминая слово из далекого-далекого прошлого. — У меня приступ синестезии. Ночной мир… накладывается на реальный. Плохо ориентируюсь в пространстве. Надо просто полежать…