Сьюзен Коллинз - Воспламенение

Хотя время убегает, я позволяю себе пару минут посидеть на кухне. В очаге не полыхает огонь, на столе не лежит скатерть. Я оплакиваю свою старую жизнь здесь. Тут мы почти ничего не имели, но я знала, кто я, знала, для чего я живу, знала, что все это плотно сплетается в одно — мою жизнь. Мне жаль, что я не могу вернуться к этому, потому что эти воспоминания кажутся гораздо более безопасными, чем то, что я имею сейчас: когда я настолько богата, настолько известна и… настолько ненавидима властями Капитолия.

Я обращаю внимание на жалобные звуки, доносящиеся от заднего входа. Открываю дверь и вижу Лютика — потрепанного старого кота Прим. Он не любит новый дом почти так же, как и я, и всегда сбегает из него, пока моя сестра в школе. Мы с ним никогда особо не любили друг друга, но теперь у нас есть нечто общее. Я впускаю его, кормлю куском жира бобра и даже некоторое время чешу ему за ухом.

— Ты ужасен. Но ты в курсе, не так ли? — спрашиваю я его.

Лютик тычется в мою руку, чтобы я поласкала его еще, но нам пора идти.

— Пошли, — говорю я, подхватывая его одной рукой и беря сумку с добычей в другую, и тащу их обоих на улицу. Кот вырывается на свободу, и вот он уже исчезает под кустарником.

Туфли жмут пальцы, пока я иду по улице Шлака. Срезаю пару переулков, проходя через задние дворы, и добираюсь до дома Гейла в считанные минуты. Его мать — Хейзелл — замечает меня через окно, рядом с которым она склонилась над раковиной. Она вытирает свои руки и снимает передник, чтобы встретить меня у двери.

Мне нравится Хейзелл. Я уважаю ее. Взрыв, убивший моего отца, разорвал и ее мужа, оставив ее с тремя мальчишками и ребенком, который вот-вот должен был родиться. Прошло меньше недели после того, как она родила, когда она вышла на улицу в поисках работы. Шахты — не выход, когда у тебя на руках новорожденный ребенок, о котором нужно постоянно заботиться, но ей удалось стать прачкой для некоторых горожан. В четырнадцать лет Гейл — самый старший ребенок в семье — стал ее главой. Он выписывал тессеры, которые обеспечивали им скудную поставку зерна и масла в обмен то, что его имя лишний раз появлялось в списках для Жатвы. Ко всему прочему, уже тогда он был искусным охотником. Но всего этого не было достаточно, чтобы содержать семью из пяти человек, если бы ни Хейзелл и работа ее рук, до крови ободранных об стиральную доску. Зимой ее ладони становились настолько красными и потрескавшимися, что кровоточили при малейшем прикосновении. Так бы все и продолжалось, если бы не бальзам, придуманный моей мамой. Но они, Хейзелл и Гейл, совершенно точно решили, что другие дети — двенадцатилетний Рори, девятилетний Вик и четырехлетняя Пози[1] — никогда не будут брать тессеры. Хейзелл улыбается, когда видит дичь. Она берет бобра за хвост, ощущая его вес.

— Он пойдет на отменное тушеное мясо.

В отличие от Гейла, она не имеет ничего против нашей охотничьей договоренности.

— И шкура отличная, — говорю я.

Мне нравится быть здесь, с Хейзелл. Как обычно оценивать достоинства пойманной дичи. Она наливает мне травяного чая, я благодарно сжимаю свои замерзшие пальцы вокруг чашки.

— Знаете, когда я вернусь из Тура, я могла бы иногда брать с собой Рори. После школы. Учить его стрелять.

Хейзелл кивает:

— Это было бы прекрасно. Гейл свободен только по воскресениям и, думаю, он предпочитает посвящать их тебе.

Я не могу ничего поделать и чувствую, как краснеют мои щеки. Вряд ли кто-нибудь знает меня лучше Хейзелл. Знает, как мы с Гейлом связаны. Я уверена, что многие полагали, что рано или поздно мы с Гейлом поженимся, даже несмотря на то, что я никогда не давала поводов так думать. Но это было до Игр. До того, как мой напарник-трибут Пит Мелларк объявил на всю страну, что он безумно влюблен в меня. Этот роман стал основной стратегией для нашего выживания на арене. Только для Пита это была не просто стратегия. И я не уверена, чем же это было для меня. Но я точно знаю теперь, что для Гейла это было очень болезненно. Я напрягаюсь от мысли, что в Туре нам с Питом вновь предстоит изображать влюбленных.

Я проглатываю свой чай, несмотря на то, что он слишком горячий, и отодвигаюсь от стола.

— Мне пора. Нужно еще привести себя в надлежащий вид для камер.

Хейзелл обнимает меня:

— Насладись едой.

— Обязательно, — отвечаю я.

Следующая остановка — Котел, где я обычно сбываю большую часть своей добычи. Несколько лет назад это был склад для хранения угля, но когда им перестали пользоваться, он стал местом для незаконной торговли нескольких человек, а затем и вовсе превратился в полностью заполненный черный рынок. Если он и привлекает криминальных элементов, то, полагаю, я одна из них. Охота в лесах за пределами Дистрикта-12 — нарушение как минимум дюжины законов, а это карается смертью.

Хотя они никогда не упоминали об этом, я должна людям, которые часто посещают Котел. Гейл рассказал мне, что Сальная Сэй, пожилая женщина, готовящая супы, была первой из коллекции наших с Питом спонсоров во время Игр. Изначально предполагалось, что этим займется только Котел, но многие люди услышали об этом и захотели войти в долю. Я не знаю, сколько их было, но цена любого подарка на арене непомерна. Все, что я знаю, это то, что таким образом решалось, выживу я или нет.

По-прежнему странно открывать дверь Котла с пустой сумкой для дичи, которой собираюсь торговать, и вместо этого чувствовать полный карман монет около бедра. Я стараюсь обойти так много лотков, сколько вообще возможно, чтобы сделать покупки: кофе, булочки, яйца, пряжа и масло. Машинально покупаю три бутылки ликера у однорукой женщины по имени Риппер,[2] жертвы несчастного случая, которая была достаточно умна, чтобы остаться в живых.

Ликер не для моей семьи. Он для Хеймитча — нашего с Питом ментора на Играх. Он неприветлив, жесток и большую часть времени пьян. Но он выполнил то, что от него требовалось, даже больше, чем требовалось — впервые за всю историю Игр победить позволили двум трибутам. Так что, независимо от того, какой он, я должна Хеймитчу. И так будет всегда. Я беру белый ликер потому, что несколько недель назад он закончился, и его не продавали, Хеймитч прибежал к нам, весь трясущийся и кричащий из-за вещей, видимых только ему. Он до смерти напугал Прим, и, если честно, для меня тоже не было большим удовольствием лицезреть его таким. С тех пор я держу ликер про запас, на тот случай, если снова возникнет его нехватка.

Крэй, наш Глава Миротворцев, хмурится, видя меня с бутылками. Он пожилой человек с прядями серебряных волос, зачесанных набок и свисающих на его ярко-красное лицо.