Сергей Мусаниф - Шанс для неудачников. Том 2

— Но если я сейчас физически нахожусь на «Одиссее», а ты и вовсе мертв, то как мы…

— Неверный вопрос, — сказал Холден. — Главное, не как мы с тобой беседуем. Главное — где.

— И где же?

— В твоей голове, — сказал Холден.

— То есть ты мне снишься?

— Типа того, — ухмыльнулся он. — Я же мертв, где я еще могу с тобой побеседовать?

— Визерс говорил, что во время криостазиса сны не снятся.

— Ну, это ж не первая аномалия, к которой ты причастен, — сказал Холден.

— Но почему ты? Почему из великого множества хранящихся в моем мозгу образов подсознание выбрало именно тебя?

— Из-за комплекса вины, я полагаю, — сказал он. — Ты завалил дело.

— Мы были бессильны, — сказал я. — Визерс включил свое устройство еще до того, как ты нам о нем рассказал.

— Похоже, что твое подсознание это оправдание не устраивает.

— Возможно, — согласился я. — А почему именно Белиз?

— Земля, — сказал Холден. — Твоя родная планета и последнее место на ней, где было тихо и спокойно.

— Раз уж мы оба здесь, ответь на один вопрос…

— Кто я?

— Да.

Он покачал головой.

— Не могу. Я — всего лишь плод твоего подсознания, и я знаю только то, что известно тебе. А ты понятия не имеешь, кто я такой.

— Сколько времени прошло с начала полета?

— Не знаю.

— Гастингс еще жив?

— Не знаю.

— Похоже, толку от тебя немного.

— Ну извини. И потом, для покойников должны быть скидки.

— Ты и при жизни обожал недоговаривать.

— Помимо этого у меня были и другие достоинства, — вот уж воистину, сон разума рождает чудовищ.

— Могу ли я подрихтовать воображаемую нижнюю челюсть — порождение моего подсознания?

— Ты можешь попробовать, — сказал он. — А можешь продолжать пить воображаемое пиво и любоваться закатом. Благо, пиво тут всегда холодное, а закат будет длиться столько, сколько ты захочешь.

— Я все же предпочел бы другую компанию.

— Над этим я не властен, — сказал Холден. — Но не сомневаюсь, что я — не самое худшее, что тебе могло привидеться. Тебе могли бы сниться скаари и их чертовы танки, например. Едва ли это было бы очень приятно.

— В этом что-то есть, — согласился я.

— Наслаждайся отдыхом, — посоветовал Холден. — Как бы ни повернулась ситуация на «Одиссее», эта передышка вполне может стать последней для всего вашего экипажа.

Боль.

Визерс не предупреждал, что это будет так больно.

Каждую клеточку моего тела будто бы поджаривали на адском огне. Мне казалось, что моя кровь кипит, глаза вот-вот взорвутся, а мозг уже готов хлынуть из ушей горячей серой массой. Я орал бы во весь голос, но легким не хватало воздуха.

Это было невыносимо. Я попытался потерять сознание и вернуться в Белиз, к Холдену и холодному пиву, но у меня ничего не вышло. Наверное, это было правильно. Из ада не может быть такого легкого выхода.

Чтобы не сойти с ума от боли, я принялся считать, но сбился уже на второй сотне. Тогда я начал напевать все известные мне песенки, и… Не могу сказать, что это сильно помогало, но через какое-то время ад отступил.

Боль все еще присутствовала, но стала терпимой. Перед глазами плыла кровавая пелена, кислород ворвался в легкие живительной струей прохлады, и тогда… тогда я сказал, а точнее, прохрипел все, что у меня накопилось, и сделал это на всех известных мне языках.

Или мне только показалось, что я это сделал.

Тем не менее я довел свою тираду до логического завершения и только после этого потерял сознание.

Во тьме ко мне пришли голоса.

— Это он?

— Да, несомненно. Генетическая карта полностью совпадает.

— Мозг не пострадал?

— Не должен был. Здесь установлено самое совершенное на тот момент оборудование.

— Наше оборудование не тестировалось на людях.

— Они внесли изменения в конструкцию с поправкой на то, что криостазис будет использоваться для людей, и я полагаю, что все будет нормально.

— Полагаете?

— Я — всего лишь корабельный врач, а не криохирург. Я предлагал подождать…

— И еще вы говорили, что оборудование автономно и процедура вообще не требует вашего вмешательства.

— Да, я говорил…

— Тем не менее двое уже мертвы, а один полностью потерял память.

— Вероятность подобного исхода никогда нельзя исключить.

— И тем не менее вы настаиваете, что с этим все будет в порядке?

— Точно я смогу сказать только после того, как он придет в себя.

— Как скоро это случится?

— Судя по показаниям приборов, это уже случилось.

— Да? Но он все еще выглядит как овощ. Эй! Ты меня слышишь?

Вряд ли поблизости находился кто-то еще, к кому мог быть обращен этот вопрос, и я принял его на свой счет.

Первым делом я попытался открыть глаза, и, несмотря на успех этого предприятия, ясности оно не добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где прореживали белые пятна.

— Моргните, если вы меня слышите, — сказал второй голос.

В отличие от первого, властного и несколько грубоватого, он мог принадлежать человеку, который пытался быть вежливым со всеми окружающими. Как правило, окружающие не слишком жалуют таких людей.

Я моргнул. Движения век вызвали новый приступ головной боли.

— Вы ничего не видите? Моргните один раз, если да.

Скотина, знал бы ты, чего мне это стоит… Я снова моргнул.

— Ты Алекс Стоун?

— Конечно, он Алекс Стоун. — Во втором голосе прорезались нотки раздражения. — Генетическая карта…

— Плевать я хотел на генетическую карту. Мне нужно знать, насколько он осознает происходящее.

— П… п… — прохрипел я.

— Пить? — уточнил второй голос. — Вам сейчас нельзя пить. Криожидкость еще полностью не выведена из организма и…

— Пп… пошли вы оба, — со второй попытки у меня таки получилось. Надо ли говорить, что это вызвало новый приступ мигрени? — Оставьте меня в покое.

— Вот видите, речевые функции к нему уже возвращаются, — произнес второй голос. — И лучшее, что мы сейчас можем сделать, это действительно оставить его в покое.

— Но я…

— Понимаю, что вам не терпится с ним поговорить. Но сейчас вряд ли он готов вас слушать.

Следующий период я помню смутно.

Боль накатывала волнами, я то и дело проваливался в забытье, но в Белиз к Холдену вернуться мне так и не удалось.

В те редкие моменты, когда я был в сознании и боль казалась терпимой, я пытался проанализировать текущую ситуацию. Мысли путались, и получалось плохо.