Вячеслав Шалыгин - Грозовой фронт

Свой шанс лейтенант использовал на все сто и сумел добраться до нового окопа. Вот только это ему не помогло. Когда он спрыгнул вниз и распластался по спасительному дну новой траншеи, одна из «шаровух» упала точнёхонько в окоп, буквально в шаге от Сухова. Тугая взрывная волна вышвырнула лейтенанта из траншеи и бросила на обугленный остов подбитого ещё вчера бронезавра, в прошлом танка Т-017 «Истра».

Боевой костюм принял на себя основную тяжесть удара, но Павел всё равно «поплыл», как в лёгком нокдауне, а потому пропустил новую атаку. Несколько шагающих биомехов, в общем-то, и не атаковали позиции чистильщиков, а будто бы проходили мимо, но всё равно решили пострелять. Чугунки мгновенно засекли новую цель и полоснули из импульсников. Лейтенант услышал, как лопаются металлокерамические пластины бронекостюма, как чавкают ошметки плоти и булькает брызнувшая из ран кровь.

Сухов опустил мутнеющий взгляд и увидел, что всё его тело изрешечено, как дуршлаг. Выжить с такими повреждениями ему явно не светило. Но при этом лейтенант не чувствовал боли.

«Странно, — мелькнула в угасающем сознании мысль, — но почему-то не страшно. Всё закончилось, как полагается. Смертью. Не повезло. Как обычно…»

Павел уронил голову на грудь, но отключился не сразу. Сознание медленно угасало, в глазах постепенно темнело, однако лейтенант по-прежнему всё слышал, осознавал и даже мог размышлять.

— Да, юноша, не повезло, — вдруг пробормотал кто-то рядом с Суховым. — Но ничего, дело поправимое.

На краю поля зрения появился какой-то человек. Вернее, Сухов сумел рассмотреть лишь руку, сжимающую артефакт «Плеть». Ту самую «Плеть», которая могла, если сильно ею ударить, остановить любые физические процессы на атомарном уровне. А возможно, и на более глубоком. Ведь с помощью «Плети» удавалось временно нейтрализовать даже химер, а они, пусть и роботы, но ведь энергетические. Или наоборот, сгустки энергии, но обладающие программой. Короче, не в том суть. «Плеть» считалась самым мощным оружием ближнего боя, но в то же время — и лучшим помощником любого полевого лекаря-бионика. Лёгкое, точно дозированное прикосновение «Плетью» погружало раненого бойца всё в тот же труднообъяснимый стасис, но неглубокий и ненадолго. В таком состоянии все жизненные процессы не останавливались, а лишь притормаживались, и это позволяло довезти пострадавшего до госпиталя. Одна беда, добыть «Плеть» удавалось очень редко, поэтому стоила она бешеных денег. Во всяком случае, руководству военно-медицинской службы цена артефакта представлялась сильно завышенной, поэтому описанный способ его применения для простых чистильщиков оставался лишь теорией. На практике помощь раненым на поле боя ограничивалась традиционным наложением повязок, жгутов, введением обезболивающего и эвакуацией под лозунгом «Авось довезём». Как максимум, использовались роботизированные медицинские комплексы, но аппаратура эта не славилась надёжностью, поэтому на поле боя применялась редко.

Получалось, что фразой «Дело поправимое» Сухова обнадёжил вовсе не армейский доктор или санинструктор-бионик. Павел попытался поднять взгляд. Это ему почти удалось, но мутная пелена не позволила лейтенанту разглядеть пришедшего на выручку человека. Единственное, что увидел Сухов кроме «Плети», так это взлохмаченную бороду лекаря.

«Точно не военный. С такой-то бородищей!»

Всё остальное слилось для лейтенанта в одно размытое серое пятно.

— Можешь не благодарить, отработаешь, — сказало «бородатое пятно».

Проронив эту новую загадочную фразу, лекарь осторожно коснулся «Плетью» груди раненого, и…

И время для Сухова остановилось. Он мыслил, осознавал себя, чувствовал и даже мог анализировать ощущения. Но всё происходило будто бы вне времени и пространства. Вот лейтенанта куда-то очень быстро (как ему казалось) понесли, вот он начал двигаться ещё быстрее и буквально вмиг перенёсся в какое-то место, полное искусственного света. Затем его словно разрезали на кусочки, вновь собрали, снова понесли куда-то и наконец оставили в покое физически, но сознание будто бы отделилось от тела и помчалось в какую-то даль со скоростью пули. Сплошные научные загадки, да и только.

Впрочем, для Сухова больше не имело значения, какие научные опыты над его истерзанными останками ставит неведомый лекарь. Да и что может иметь значение, если нет времени? И не в том смысле, что случился аврал, цейтнот, запарка и тому подобное, а в том, что лично для Сухова больше не существовало времени, в принципе, как такового. А нет времени — нет жизни. А если нет жизни, какой смысл задумываться, что происходит с душой и телом? Всё равно ведь ничего не изменишь. Так что… аминь.

Зона, локация ЧАЭС, посёлок Выгребная Слобода,

02 ноября 2058 г

Вид из окна второго этажа всегда успокаивал Леру. И это казалось странным, ведь окна её конторы смотрели вовсе не на тенистый сад с прудом и беседками. За окнами гудела и ворочалась, словно пчелиный рой, главная базарная площадь Обочины. Вид копошащегося человеческого роя мог, конечно, погрузить в легкий транс, но ничего умиротворяющего в этой картине не было. Да и звуковой ряд оставлял желать лучшего.

Жирная грязь чавкала под ногами сотен сталкеров, из толпы то и дело доносилась ругань, кто-то громко сморкался, кто-то ржал, где-то визжали и хрипло матерились уличные девки, и всё это приправлялось шумом вечного, нудного моросящего дождя.

И всё-таки, глядя вниз из окна своего кабинета, Лера почему-то чувствовала себя спокойно. Может, потому, что она владела половиной торговых точек в Выгребной Слободе, на сталкерском рынке Обочины, или потому, что ей принадлежало самое популярное в Старой Зоне заведение — бар «Пикник»? А быть может, дело было в новом статусе Северной Хозяйки, как называли Леру сталкеры? Ведь теперь она прибрала к рукам значительную часть посреднического бизнеса и в Пустоши, а официально — в Чернобыльской локации Зоны Смерти (или, как ещё называли эту локацию многие сталкеры, в Старой Зоне), и в Академзоне, то есть в Новосибирской локации. Да и в остальных локациях Зоны Смерти: в Московской (она же Курчатник), в Питерской с центром в районе Ленинградской АЭС, что в посёлке Сосновый Бор, и в Крымской, с центром на полуострове Казантип, Леру знали многие деловые люди.

Лера заработала свой статус честно. Пахала день и ночь все семь лет с момента Катастрофы: пяти мощнейших Взрывов, которые произошли одномоментно 13 сентября 2051 года в Москве, под Питером, в Новосибирске, на Казантипе и в Припяти, в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС. Взрывы сопровождались выбросами аномальной энергии, которая в одночасье превратила пять различных районов континента в пять одинаково обезображенных, безжизненных зон бедствия.