Василий Головачев - Возвращение «Стопкрима»

Котов-старший рассмеялся.

– Жизнь велика, ещё успеешь наделать ошибок.

– Я не собираюсь ошибаться.

– Жизнь прожить и ни разу не ошибиться? Что же это за жизнь такая? Впрочем, философствовать с утра, по словам Самандара, – плохая примета. Вечером ты что делаешь?

– Ну точно не философствую. Сегодня четверг, значит, после работы сразу поеду домой, Ромка обещал заявиться с подругой.

– Может, к нам заедешь? Отпразднуем первую пятёрку Луши.

– По какому предмету? – обрадовался Матвей.

Луша – Лукерья была самой младшей в семье, ей исполнилось семь лет, и в этом году она пошла во второй класс гимназии. Младший брат Матвея Борутка был на три года старше её.

– По русскому языку.

– Филологом сестрёнка станет, – хмыкнул Матвей. – Ждите меня часам к семи.

Он быстро собрался, сварил кофе, с удовольствием умял два бутерброда с сыром и сел в свою «ракету», как отец называл его китайский суперкар «CSS-14 Chery», имевший вполне европейский спортивный нрав: под капотом машины прятался трёхлитровый шестицилиндровик мощностью в триста шестьдесят лошадиных сил.

Управление СЭП располагалось на улице Рогова, недалеко от метро «Щукинская». Но поскольку Матвею приходилось пересекать, по сути, всю Москву, добирался он до места работы больше часа. Как ни боролись с пробками, усугубляемыми своими «гениальными» идеями и решениями чиновников мэрии и службы ГИБДД, ничего не вышло.

Тем не менее прибыл на своё рабочее место Матвей вовремя, к десяти часам утра. Включил компьютер, обошёл сотрудников отдела, поздоровался со всеми.

Всего в подразделении насчитывалось семь человек, и все они работали не покладая рук, так как просьбы от жителей столицы и заявления о «невыносимой жизни» – от запахов или от шума – поступали на центральный контрольный пульт СЭП в неисчислимом количестве. Москва давно стала, по убеждению Матвея, самым грязным в этом отношении городом России. Приходилось сортировать письма по мере срочности и важности, в первую очередь реагируя на приказы начальства проверить то или иное обращение.

Писем за сутки пришло более двух десятков. Матвей быстро просмотрел их, отмечая схожесть жалоб: в основном люди жаловались на шумных соседей или на нашествие насекомых, – составил план работы на день всему отделу и связался с руководителем управления Пацюком.

– Хорошо, – сказал Пацюк, всеми повадками и дородностью отрабатывая фамилию героя Гоголя, глотавшего галушки, – работай, но сначала съезди на Театральную, ты там был, это где хозяин сдал квартиру таджикам.

– Хозяйка, – поправил Матвей.

– От соседей ещё одна жалоба пришла в мэрию, там отреагировали, так что займись вплотную.

– Мы же хозяйку предупреждали.

– Не вняла, похоже. Можешь взять с собой досудебного исполнителя и местного участкового.

Матвей хотел сказать, что вечером занят, так как ехать в подозрительную квартиру днём означало потерять время, навещать её стоило поздним вечером, но Пацюк сам заговорил об этом:

– Поедешь поздно, часам к одиннадцати, не раньше, надо застать этих деятелей в процессе.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – браво кинул ко лбу козырёк ладони Матвей.

Как и все полицейские, они, конечно, имели звания, – Матвей был капитаном, – но никогда не носили мундиров, однако Пацюк любил, когда его называли полковником.

Матвей быстро вывел на экран монитора заявление хозяйки квартиры на Театральной улице, Инны Ивановны, о распространении странных запахов, мешающих отдыхать и спать соседям, а ей в особенности: квартира Инны Ивановны располагалась аккурат над той, где жили таджики. Старушке исполнилось восемьдесят восемь лет, она была аллергиком, и запахи её доводили до сердечных приступов. Это заявление поступило в ЦСЭП неделю назад. Матвей съездил по указанному адресу, поговорил с Инной Ивановной, участницей Великой Отечественной войны, как оказалось, потом с её соседями и выяснил, что хозяйка квартиры этажом ниже сдала своё жильё двум «чёрным», как о них говорили, которые с месяц жили тихо, никому не мешали, а потом по ночам соседей стал беспокоить необычный запах, напоминающий запах палёной шерсти пополам с запахом горящей пластмассы и каких-то трав. Этот запах лез во все щели, но особенно доставалось верхней квартире, хозяйка которой терпела сколько могла, прежде чем написать заявление в полицию.

– К участковому обращались? – спросил Матвей.

– Трижды, – кивнула Инна Ивановна, сухонькая, седая, с морщинистым добрым лицом, – да ничего он не сделал. Приходил, постучал в дверь, ему не открыли, и на этом всё закончилось. Потом я узнала, что у нас есть эта ваша экологическая милиция, написала.

– Разберёмся, – пообещал Матвей.

С экспертом Пашей Редьковичем он ещё раз съездил по указанному адресу, с помощью японского измерительного комплекса «Мисава», имеющего датчики запахов и управляемого компьютером, замерил концентрацию вредных веществ вокруг подозрительной квартиры и вынес вердикт: жильцы в ней по ночам готовят спайсы – курительные смеси, а то и что похуже. Хотя попасть в квартиру ни полиции, ни соседям так и не удалось. Её съёмщики умело шифровались и на глаза никому не попадались.

Матвей доложил обо всём начальству, повесил на двери квартиры записку: жильцам явиться в ЦСЭП для дачи показаний по заявлениям соседей, – и несколько дней в этом доме всё было тихо, запахи прекратились. Угроза возымела действие. Однако, как оказалось, ненадолго. Инна Ивановна, отчаявшись, написала новое заявление, теперь уже в мэрию, и чиновники там отреагировали быстро. В нынешние времена опасно было класть письма заявителей под сукно.

– Ну, сволота узкоглазая, – сказал Паша Редькович, в прошлом морской десантник, которому Матвей сообщил о новом заявлении, – я вам покажу кузькину мать!

– Надо трясти настоящую хозяйку квартиры, – подсказал ему Матвей, – с квартирантами воевать нет смысла. Вечером поедем туда и попробуем застать поваров врасплох, а понадобится – взломаем дверь.

Хозяйку квартиры звали Белла Христенко, ее муж, таджик по национальности (она носила свою девичью фамилию), угодил в тюрьму три года назад за сбыт наркотиков. Жила она в другом районе Москвы, а данную квартиру сдала «родственникам мужа», как она написала в заявлении при оформлении документов.

Матвей позвонил ей и попросил подъехать в ЦСЭП либо встретиться на квартире, объяснил ситуацию.

– Никуда не поеду, – заявила Белла Семёновна сварливым тоном; голос у неё был прокуренный, хрипловатый. – Квартира моя, кому хочу, тому и сдаю.

– Тогда нам придётся принять меры, – сожалеюще проговорил Матвей.