Василий Головачев - Пришествие необычайного

В общем, с виду Северцев был как все и вел себя как все, ощетиниваясь и показывая свой настоящий характер лишь в моменты опасности, а вот с женщинами долго общаться не мог. Нравились ему многие, и с двумя — в разное время — он даже пытался наладить семейную жизнь. Не получилось. Его подругам хотелось, чтобы он принадлежал им всецело и больше уделял внимания, не говоря уже о попытках войти с его помощью в сферу столичного бомонда. Конечно, ставшего знаменитым путешественника знали все и принимали на всех уровнях, да вот только он этого не любил и на приглашения откликался редко. Не отказывал только телевидению, показывая снятые во время экспедиций видеофильмы и делясь впечатлениями о новых открытиях.

На базе Российско-Монгольской экспедиции в Улан-Баторе Олег не задержался. Здесь его хорошо знали, дали машину с сопровождающим, и до Сайн-Шанда, минуя Дзун-Мод, он доехал к вечеру без приключений. Там его попытались уговорить переночевать, но Олег отказался, желая побыстрее добраться до лагеря археологического отряда экспедиции на краю Восточной Гоби. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, он сел на предоставленного коня и направился в пустыню, в сторону Барун-Урда, радуясь, что самая занудная часть похода осталась позади.

Экипирован Северцев был прилично, имел карабин «тайга-2», стреляющий и дробью, и при нужде разрывными пулями, нож, удобный эргономичный рюкзак, аптечку, смену белья, запас концентратов, сухари, флягу с водой. Хотя в походах он никогда не страдал от голода: карабин обеспечивал его мясом птицы и зверя, да и всегда мог послужить неплохой защитой от тех, кто попытался бы завладеть его имуществом. А такие попытки имели место в Сибири и на Дальнем Востоке России, а также и в других частях света, куда заносила путешественника судьба.

В Сайн-Шанде, маленьком южномонгольском городке с полусотней кирпичных зданий и множеством юрт, Северцев внезапно увидел оранжевые балахоны-дели буддийских монахов, насторожился было, вспомнив трех бритологовых парней, сопровождавших его в Улан-Баторе, но монахи скрылись куда-то, и Олег забыл об их существовании.

Остались за спиной дома и юрты города, стих городской шум, и мир сразу раскрылся, стал огромным, горизонт отодвинулся, небо протаяло в высоту, исполнилось великой тишины. Всадник на низкорослой монгольской лошади вдруг оказался один на один с чужим миром и невольно затаил дыхание, боясь нарушить природную тишину степи, где-то впереди переходящей в барханное горнило пустыни и горные цепи.

Проводники Северцеву были не нужны, он хорошо ориентировался на местности и знал маршрут движения отряда. От Сайн-Шанда до лагеря насчитывалось всего восемьдесят километров, и путешественник надеялся к обеду следующего дня добраться до места назначения.

Конечно, в какие-то реальные открытия и встречи с «зелеными человечками» — экипажем НЛО он не верил, тем не менее, будучи романтиком, подспудно ждал чего-то чудесного и таинственного. В дорогу его позвала интуиция, пообещавшая новые впечатления, а интуиции своей Северцев доверял всецело.

Лошадь бежала резво, шурша травой и стуча копытами по встречающимся проплешинам сухой почвы, и Олег вскоре привык к этим звукам и мерному поскрипыванию седла, погрузился в тишину монгольской степи, на просторах которой изредка вскрикивала птица, посвистывал ветер или раздавался звенящий голосок пищухи.

Шум города остался позади, но цивилизованный мир был еще близок, он был слышен, он был достижим, и Северцев какое-то время чувствовал себя его частью и свой поход ощущал как необходимое действие этого мира, властвующего над природой. Однако по мере удаления от мест обитания человека цивилизация вдруг стала исчезать, растворяться в обманчиво далеком просторе, и Монголия, которую Северцев видел сквозь иллюминатор самолета несколько часов назад, а потом из окна машины, превратилась в Монголию многодневных переходов, лошадей и верблюдов, суровой природы и суровой жизни, Монголию неторопливой череды веков и тысячелетий.

Проплыло мимо одинокое засохшее дерево, увешанное полосками голубой шелковой ткани — своеобразными оберегами. Затем появился обо — курган из камней, охраняемый духами степи. Северцев остановился неподалеку, кинул на пирамиду камень, чтобы задобрить духов, и поехал дальше, размышляя о причинах, заставляющих местных жителей складывать такие курганы в нынешние времена.

Солнце опустилось к горизонту, по степи от пологих холмов и одиноких камней протянулись длинные тени. Жара спала, повеял ветерок. Бескрайнее море колышущихся трав стало отступать, появились каменистые россыпи и участки голой, изрезанной трещинами земли. Чем дальше на юго-восток двигался Северцев, тем явственней ощущалось дыхание пустыни. Пора было останавливаться на ночлег.

Издалека прилетел тихий прерывистый стук, будто где-то проскакали кони. Олег оглянулся. На склоне оставшегося позади холма мелькнули оранжевые точки. Его и в самом деле догоняли всадники. Те самые монахи, которые встретились ему сначала в Улан-Баторе, а потом и в Сайн-Шанде. Можно было попытаться уйти от них, пользуясь надвигающейся темнотой, однако Северцев предпочел выяснить, в чем дело, почему его преследуют адепты буддийской веры, с которыми у него не было и не могло быть никаких общих интересов. Он остановил коня и поправил приклад карабина, торчащий у правой ноги под седлом. При случае можно было выдернуть оружие в считаные доли секунды.

Всадники приблизились, замедлили стремительный бег своих выносливых и быстрых лошадок. Остановились в двух десятках шагов, бесстрастно рассматривая Северцева узкими черными глазами. Они были похожи друг на друга, как желуди одного дуба, хотя имели разный возраст и разное телосложение. И всеми тремя владела какая-то целеустремленная, равнодушная, недобрая сила. Олег почуял это, одинаково настроенный как на теплую беседу, так и на высокоскоростное боевое действие.

— Сайн байна уу[1], — миролюбиво поздоровался он по-монгольски.

Молчание в ответ.

Северцев перестал улыбаться. Он знал еще три десятка монгольских слов и мог с грехом пополам объясняться с аборигенами, но монахи явно не хотели разговаривать, а их молчание явно не говорило о симпатии к путешественнику.

— Хэн чи? — отрывисто бросил самый старший из них.

«Кто ты?»— перевел Северцев.

— Путешественник, — ответил он по-русски и добавил на монгольском: — Эрх челеет. Морь уваж янах жугуулчлал.

Последние слова можно было перевести как: «Свободный человек. Ехать экспедиция».