Андрей Гребенщиков - Квартира № 41

А ТЕБЯ — нет! Ты ушел и забрал, кого любишь. Нелюбимые чада твои — здесь. А Мишка — друг, родной человек из детства, далекого, никогда не существовавшего прошлого — там… не на развалинах СИНХа, нет… в храме Любви и Света, рядом с ТОБОЙ, в ТВОЕМ сиянии. Мишка заслужил, Мишка достоин. Миллионы достойных… любимых… ушли вместе с ТОБОЙ.

И всего несколько тысяч изгоев… Нам не хватило места в храме? Мы оскверняем его своды? Мы — здесь. ТЫ покарал нас. Жестоко.

Одиночество. Без права на надежду, без права на помилование. Слишком жестоко для тебя…

ТЫ бы так не сделал. ТЫ не говоришь со мной, не отвечаешь мне, но…

ТЫ там, за небом. Сразу за серой, истончившейся кромкой небес… Я вижу ТВОЮ тень — того, кто не оставляет теней. Легкий намек… Невидимое движение солнечного ветра…

Мы выдержим. В рукотворном аду я — Проводник, Судия и Палач. Милосердный и жестокий — мне есть куда низвергнуть грешников; чистым душам — есть, где обрести спасение и покой.

Ад в аду… рай в аду. Какая насмешка. Злая ирония. И никогда ад не был таким притягательным, а рай забытым и покинутым. Ад манит алчных и жадных, безумных в собственных страстях, рай же сокрыт даже от детей — невинных, ангельских созданий…

Но я справлюсь, ТЫ слышишь? Я справлюсь!

… ГЕО. Мир между адом и раем. Врата, которые стережет дух, застрявший меж двух миров.

Два путника в пустыне. Двое посреди руин мертвого города. В сердце пылевой бури, под слепыми взорами выпотрошенных многоэтажек.

Впереди — легко, пружинисто ступая, идет сталкер в простом военном камуфляже, за ним — медленно бредет облаченный в массивный костюм радзащиты Корнет. Его раны больше не ноют, мышцы и нервы не вопят от извечной боли. Нет в теле легкости, но нет и бремени, только голова тяжела и мысли несутся вскачь…

В глазах рябило. Сквозь визор проглядывались то сломанные карандаши высоток, то миражи прежнего — живого, цветного — города, то всё покрывала серая муть пыли. Справа застыла чаша стадиона, имя которого стерлось из памяти, слева лежал при смерти кинотеатр «Космос». Чуть вдалеке на секунду блеснул золотом купол церкви. «Неужели устояла?!». Корнет был здесь раньше — ДО. Гулял целый день по Плотинке, любовался Храмом-на-Крови, удивлялся смелой архитектуре новостроек, заглядывался на красивых свердловских девчонок стайками прогуливающимися по набережной. Одну из них он даже осмелился пригласить в кино… Тысячу лет назад… И она согласилась — правда только на театр. Там, на горе, да, на той горе стоял ТЮЗ, странное советское здание с очень уютным зрительным залом. Название спектакля давно вылетело из головы, даже имя той девчонки стерлось безвозвратно. Однако ощущение Жизни стремительным потоком ворвалось в сознание — сломив тщательно выстроенные запоры беспамятства, охранявшие Корнета столько времени. Он увидел Жизнь вокруг — пыль разметало ураганным ветром, улицы очистились от толстого слоя грязи и пепла, небо, скинув бельмо копоти, прозрело и озарило мир забытым светом — по блестящему на солнце асфальту весело шлепали возбужденные детишки, легкомысленные парочки обнимались, пожилые люди чему-то задумчиво улыбались… За каменным парапетом игриво журчала маленькая речушка…

«Исеть».

Сергей вздрогнул от неожиданности — «что?».

«Я говорю, мы должны сплавиться по Исети», — голос Игната казался глухим, еле слышным. Его действительно заглушал шум воды. Путники стояли на берегу реки — грязной, мутной, страшной. Цвета поблекли, пенсионеры и малыши исчезли, звуки замерли. Только вода не признавала смерти и куда-то обреченно рвалась изо всех сил, не замолкая и не останавливаясь на минуту.

— Разве можно проплыть через закрытый шлюз Плотинки?

Игнат ничего не ответил, только кивнул в сторону ожидающего их плота.

Через полкилометра они миновали покореженную плотину, какой-то неведомой силой выдранную вместе с огромным полотном моста.

Река укрылась туманом, скрыв извилистые, разоренные берега. Казалось, всё вокруг исчезло, поглотилось тишиной и безвременьем, и только стремительный поток, увлекающий за собой одиноких путников, безгранично властвует в царстве смерти.

«Безжизненный Стикс и молчаливый Харон. Теперь я знаю, куда иду», — отвлеченно подумал Корнет, убаюканный шепотом древней реки.

Путешествие не было долгим, вскоре Игнат, по одному ему ведомым приметам, причалил плот к кривому, ни чем не примечательному берегу. Взобравшись по крутому склону, они оказались на широкой, во многих местах изрытой воронками, дороге.

— Дальше, Сережа, сам, — проводник рукой махнул в сторону невысокого здания, увенчанного резным куполом. — И удачи тебе.

Через минуту плот отделился от берега, гулко шлепнул по воде шест и квадратный силуэт мгновенно растворился в тумане.

В удивительном здании, чья крыша представляла собой полусферу из изогнутых самым причудливым образом бетонных колонн, Сергей без труда узнал цирк. Ему приходилось видеть свердловский цирк всего лишь раз и то из окна трамвая, однако подобное архитектурное безумство трудно забыть. «Красивое безумство».

Впрочем, цель путешествия находилась немного правее манящего купола цирка. Вход в метро, станция «Геологическая». Подойдя ближе, Сергей разглядел, что название действительно сильно пострадало, сократившись до лаконичного ГЕО. Чуть поодаль — на противоположных концах перекрестка — виднелось еще два входа в метрополитен. Интересно, сохранилось ли на них оригинальное наименование… Что-то подсказывало Корнету — везде он увидит только емкое, рубленное «ГЕО»… Станция изменилась — и у неё нет и никогда не было ДО — на месте узловой «Геологической» родилось абсолютно чуждое, иное, непонятное ГЕО…

Взгляды — голодные, злые — ощущались отовсюду. В прицеле пристальных глаз… Корнет оглянулся — ничего и никого. Руины и белесый туман. Пронзительная, истеричная тишина, вывернутое наизнанку одиночество… До спуска в метро несколько метров. Сергей ждал приступа ужаса и паники — о чем говорил сталкер Кузьмич. Однако — тишина, вездесущая, абсолютная. Ни страха, ни боли. Еще несколько шагов и…

Хотелось оглянуться, запомнить этот странный «наружный» мир — без потолка и стен. Здесь неуютно, кружится голова и захватывает дух. Потерянный рай, откуда человек изгнал сам себя. Тяжелое зрелище — покинутый и разоренный рай.

Впереди черный зев станции. Разинутая пасть выброшенной на берег рыбы. Шаг. Мир за спиной еще существует, однако через несколько шагов он пропадет, растает, как дым. Призрак.

Двое нерожденных — остов так никогда и не возведенной гостиницы «Харбин» и вечно недостроенная телебашня с грустью взирали на одинокую человеческую фигуру, исчезающую в недрах ГЕО.