Николай Шмелёв - Кронос. Дилогия (СИ)

— Иннокентий Аполлонович, голубчик, никак не могу взять в толк, как нам запустить этот станок. Нам нужно шерстяное полотно на бильярдные столы, а он производит хлопчатобумажную ткань. Нижайше прошу Вашего соизволения проверить иноплеменную технику. Не сочтите за труд!

— Порфирий Венедиктович, любезнейший, не примяну-с! Окромя вашей мануфактуры, никто не смог выпустить сукно такого качества. Работать с Вами — одно удовольствие…

— С Вами, многоуважаемый Иннокентий Аполлонович, мы горы свернём, если захотим!

— Да пошёл ты…!

— Фу-ты! — раздался, откуда-то сверху, голос Доцента, полный вздоха облегчения. — Кажется, в себя приходит…

Антибиотик вёл свою разрушительную работу, среди бактериофагов, активизировавшихся в Сутулом, а этил проводил аналогичную деятельность, среди головных клеток мозга здоровых сталкеров. Когда все темы, для разговора, оказались исчерпанными, взор Кащея обратился к засохшей полыни:

— Да, Крон, и цветочков, для дамы, собрать негде…

— Тебе-то что?

— Смотри — достану букет и сам подарю!

— А ты не боишься? — удивился Крон.

— А что ты мне сделаешь, — спросил Кащей, — неужели побьёшь?

— Да не меня — её!

— Ну, цветочки, в случае чего, на могилу положить можно…

— Типун тебе на язык! — зашикал на него Бульдозер.

Комбат тяжко вздохнул и сказал:

— То вы, с Сутулым, поздравлять с Восьмым марта резиновых кукол помышляете, то к манекенам пристаёте. Что-то, вы мне не нравитесь, последнее время…

— А ты нам очень…

— Да, пошли вы…

— Сначала Новый год впереди, а вы про Восьмое марта. — Лениво заметил Почтальон.

— Не напоминай, — поморщился Дед. — Ничего хорошего, от него, уже никто не ждёт. Причём давно.

— Постарели мы уже! — констатировал факт Пифагор и пригладил рукой волосы, начинающие покидать родную поляну.

— Если бы! — возразил Дед. — Я тут нечаянно подслушал разговор старшей дочери, так в её компании, ни у кого нет ощущения праздника. Так что, перемены слишком зачастили, а планету лихорадит, похлеще Сутулого.

— Не нравится мне этот ионосферный пробой на романтику! — вмешался Бармалей. — Вам что — разговаривать больше не о чем? Цветочки, праздники, куклы…

— Ты цветы не даришь? — удивился Доцент.

— С чего бы это? Они тебе яблочко услужливо протягивают, типа: «Кусни!», а я… Да болт им ржавый.

— Нема болтов и гаек — все по окрестностям разлетелись, — не согласился с доводами Доцент. — Теперь, даже рану перебинтовать нечем будет…

— В морге перебинтуют! — отрезал Комбат.

— У нас таких услуг не предоставляется, как мумификация, — усмехнулся Доцент, нащупав новую жилку в сфере похоронного бизнеса. — Упущение.

— Я, так полагаю, это по законодательной базе не прокатит, — возразил Почтальон. — Впрочем — не знаю.

Пока Сутулый не пришёл в себя, сталкерам пришлось обосноваться основательно. Для больного возвели палатку и утеплили газовой горелкой. Химические грелки Сутулому насовали во все щели его одежды и сделали второй укол, следуя инструкциям доктора.

— Ну что, Кащей, сломался у тебя напарник! — подколол Комбат оставшегося, в одиночестве, бойца невидимого фронта.

В ответ на подобные замечания, Кащей долго мычал и фыркал, пока приколист не пресёк его жалкие потуги:

— Вяло — не убедительно, хоть ты и сам знаешь, как это делается: встал посередине зала и сказал, кому-куда идти.

К утру Сутулого отпустило, в результате чего он сильно пропотел. Пришлось ещё целый час просушивать одежду над костром, прежде чем можно было тронуться в путь. Все понимали, что время безнадёжно упущено, но оставаться жить на поляне — не собирались. С каждыми календарными сутками, воздух по ночам становился всё холоднее и холоднее. Утром послабление не ощущалось и пришлось товарищам скидываться по шмотке на обогрев, пока основное обмундирование Сутулого не просохнет. В результате, он стоял посередине поляны, как чучело на огороде, пугая пролетавших ворон. Наина категорически наблюдала за процедурой переодевания и только усмехалась, на что Крон не выдержал:

— Ну, и что тебя так рассмешило?

— Вспомнила старую поговорку: «С миру по нитке — нищему рубаха».

— Сутулый, ты это про кого, — поперхнулся завтраком Почтальон, — про себя или про улетевшую ворону?

— Да, что болезнь с людьми делает, — поддакнул Пифагор.

Наконец-то сборы закончились, вместе со спорами и препирательствами. Холодное осеннее солнце поднялось уже высоко и сталкеры покинули временный лагерь. Жёлтые листья под ногами хрустели, а в ложбинах, до сих пор стоял густой туман.

— Аномалия «Туман», — неожиданно заявил Бармалей. — Распространена далеко за пределами зоны отчуждения и в поле, без компаса, заблудиться — делать нечего.

— Ты на льду его, наверное, не видел, — заметил Крон. — Дальше вытянутой руки ничего не видно.

Тропа монотонно петляла ложбинами и перелесками, пока не вывела к заброшенному посёлку. Смешение архитектурных стилей было заметно невооружённым глазом. Создавалось такое впечатление, как-будто здесь жили люди различных национальностей, причём, каждая из народностей принесла частицу своей культуры.

— Всё — необходима перегазовка! — решительно заявил Бульдозер.

— Так выпусти пар! — посоветовал Доцент. — Чего к нам-то пристал?

— Антракт, говорю…

— Привал, так привал, — согласился Комбат и спустил рюкзак на землю, распрямляя затёкшие плечи.

На отшибе стоял полуразваленный дом из красного кирпича под белой штукатуркой, местами осыпавшейся, но ещё крепко державшейся на стенах. Через разбитые окна солнечный свет проникал в комнаты, оживляя мёртвый пейзаж. Ненужный хлам и отсутствие мебели завершали картину запустения, но в одной из комнат первого этажа, Комбат обнаружил рояль. На его призыв, прибежали все, кто не остался равнодушным к необычным явлениям зоны отчуждения.

— Странно, а чего это он здесь стоит? — настороженно спросил Дед.

— Что тебя удивило? — не понял Крон его опасений.

— Почему рояль не вывезли, вместе с остальными вещами — на свалку? — пояснил Дед причину своих сомнений.

— А ты его пробовал поднять? — усмехнулся Комбат, стукнув по крышке инструмента, как по гробовой доске.

Поднявшаяся коричневая пыль ещё долго стояла в воздухе, забивая носы и вызывая приступы чиханья. Комбату сделали внушение, опираясь, в основном, на нецензурный сленг и предпочитая подкреплять его жестами, но пыли, от этого, меньше не стало.