Максим Хорсун - Солдаты далекой империи

Поэтому-то нас и разделили…

Моряки, столь радостно прыгавшие мгновение назад, теперь сидели, понурив головы и угрюмо сопя.

Ветер стих, маленькое красноватое солнце стояло в зените, и канал был наполнен янтарным светом. Противоположная сторона просматривалась отлично, не было ни дымки, ни завесы из розовой пыли — явления обычного для этих краев. Мы увидели, как с восточного берега в русло канала спускаются… другие. Фигурой они походили на людей, их движения были осторожными и неторопливыми. Дойдя до бурой жижи, другие вскинули руки — обе пары — вверх. Ветер донес до наших ушей высокие прерывистые звуки: писк птенцов — ни дать ни взять. Может, таким образом другие приветствовали нас, а может, пытались привлечь внимание или же о чем-то предупредить…

— Э-гей! — заорал я, не щадя горла и легких. Моряки с тревогой поглядели в мою сторону. В широко раскрытых глазах читался вопрос: не настала ли очередь судового доктора тронуться умом? Если бы они набрались наглости и спросили меня прямо, то я бы не нашел, что им ответить. Мои действия в самом деле могли показаться безумными.

Я поднял руки и стал повторять движения вслед за другими. Те ответили восторженным писком! Удивительно, но я смог сообщить этим созданиям, что был бы рад начать с ними диалог. Похоже, и моряки поняли, в чем суть да дело. Они встали рядом и последовали моему примеру.

А телодвижения других тем временем усложнились, они уже не просто поднимали и опускали обе пары рук, а демонстрировали нам причудливый, но грациозный танец.

За моей спиной раздался хриплый лай. Я вздрогнул и обернулся. Оказалось, что это Гаврила — черный, словно цыган, боцман, убивший давеча лопатой матроса, — смеется, схватившись за живот.

Другие продолжали диковинный танец. И мы решили не оставаться в долгу: пусть помнят землю-матушку и моряков славного Балтийского флота! — Эх, яблочко! Куда ты котися!.. — раздалось над нашей незавершенной дамбой. Моряки принялись отплясывать трепака, казачка, яблочко, сударыню-барыню, а затем даже попытались изобразить цыганочку с выходом. Они смеялись, подначивали друг друга, шутили и… в общем, сегодня я впервые увидел радость на их исхудавших лицах. Впервые тусклые, запавшие глаза заискрились желанием жить. Я же молился, чтобы эта терапия продолжалась как можно дольше.

С четырехрукой расой нам познакомиться не довелось. А жаль: в этом враждебном землянину мире люди так нуждались в верных союзниках.

Мы увидели, что на валу со стороны других появились отвратительные силуэты «хозяев» — двух «шуб» и двух «червелицых». Другие, как по команде, отвернулись от нас и медленно, будто через силу, побрели по склону вверх. Первый контакт с дружелюбной (хотелось бы верить) инопланетной расой был прерван.

— Нас здесь много, и все мы — разные, — изрек я.

А человек, столько веков кичащийся своим совершенством и богоподобием, оказывается, всего-навсего звено в бесконечной цепи цивилизаций, которой связан близкий и далекий космос.

Юного матроса Гришку мы прозвали стриженовским вестовым. Но, в отличие от настоящего вестового, служившего у Федора Арсеньевича на «Кречете», Гришка не мотался по отделам корабля, сообщая директивы, не чистил помощнику капитана форму и не заваривал для него чай. Тришкина задача была простой: находиться рядом со Стриженовым и немедленно сообщать мне об изменениях в его состоянии. Я очень надеялся, что они — изменения — произойдут в лучшую сторону, и старший офицер вернется к нам из иллюзорных далей, куда увлекла его злая хворь.

Я стоял, опираясь на лопату, на краю дамбы. Рядом пыхтели моряки, пытаясь восстановить дыхание после безудержных плясок. Мы все еще пересмеивались, как школяры, в реальность возвращаться не хотелось никому. Окрепший ветер холодил наши разгоряченные лица, но солнышко пригревало ласково, как ранней весной. Жаль, что у всех закончились папиросы. Хотелось пристроить утомленное голодной диетой тело на затишном склоне, погрузить пальцы в теплый песок и по-стариковски задремать.

— Павел Тимофеевич! — окликнул меня звонкий мальчишеский голос.

Вот так всегда: вздумаешь спрятать голову в песок, действительность не преминет достать тебя коленом под зад. Я со вздохом передал лопату Гавриле.

— Трудись!

А сам поспешил в лагерь. Карп снова выругался. На этот раз суть его претензий была следующей: работники из моряков по-прежнему как из дерьма снаряды — если бы мы хоть плясать умели, так ведь и пляшем не лучше мартышек на поводке…

На осунувшемся валу ждал Гришка. Этот белобрысый юноша субтильного телосложения принялся торопливо, глотая целые слоги, рассказывать, в чем беда. Я кивал на ходу, огорчаясь сильнее и сильнее.

Помощник капитана сидел на ящике и поглаживал сальную бороду. За его спиной возвышался отец Савватий: священник выполнял по моей просьбе обязанности санитара.

— Итак, вас произвели в адмиралы? — спросил я, усаживаясь напротив Стриженова.

— Ну, не совсем. В контр-адмиралы, — ответил тот довольным голосом. Я заметил над правым глазом Стриженова тонкий шрам и подумал: мол, вот этот человек участвовал в войне с турками и, по рассказам очевидцев, храбро сражался. Было до слез обидно, что именно он сломался первым. Как нам не хватало его боевого опыта и умения руководить!

— Поздравляю, контр-адмирал, — улыбнулся я через силу. — Но, голубчик, скажите, как вы себя чувствуете?

— Северский, с-сука, кортик мой прикарманил, — пожаловался Стриженов.

Северский бродил неподалеку и все прекрасно слышал.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! — бросил артиллерист и покрутил пальцем у виска. Затем сердито пнул красную землю и пошел прочь, опустив руки в карманы, — быстрый, вспыльчивый и непреклонный.

Отец Савватий размашисто перекрестился.

— Отберите у него мое золотое оружие! — Стриженов порывисто наклонился вперед и схватил меня за локоть. — Батюшка светлый, Пашенька! Северский — свинья! И ведет себя будто в трактире. Отберите у него золото!..

— Какое золото? — рассеянно переспросил я, глядя, как Северский взбирается на ближайший холм.

— Кассу корабельную, — пояснил Стриженов, почесывая обеими руками бороду, — сто тысяч рублей и двести тысяч фунтов стерлингов…

Нашу беседу прервал крик Северского: — Вы только посмотрите на это! Господа, бегите скорее сюда!

Я поглядел Стриженову в лицо. На челе помощника капитана выступила испарина. Стриженов растерянно и одновременно жалобно смотрел на меня, как будто ожидал, что я одной фразой разрешу его внутренние конфликты.