Аркадий Пасман - Слабосильный брат мой... Неразумный брат мой...

Когда его стрекочущий звук растаял вдали, Эми осторожно выбрался из своего неудобного укрытия и принялся вертеть головой, разминая затекшую шею.

— Ну, здравствуй, малыш… — раздался у него за спиной негромкий голос.

Элфос резко повернулся всем телом и увидел сидящего на камне седого человека в черно-сером комбинезоне. Это был командир Особого Отряда «Свобода» бригадный генерал Айзенстренч.

— Ты присаживайся, отдыхай, — генерал посмотрел на Эми глубоко запавшими печальными глазами и устало усмехнулся: — Набегался небось… И головой не верти, — заметил он сурово озирающемуся по сторонам Элфосу, — я здесь один и, как видишь, без оружия. Хочу я, парень, с тобой поговорить с глазу на глаз. Понять для себя хочу, как это у нас в Отряде предатель оказался…

— Я не предатель! — возмущенно крикнул Эми, невольно сжав кулаки.

— Да не ори, в ушах звенит, — поморщился командир. — Говори спокойно. Но имей в виду, лучшее, что тебя ожидает, это Верховный Трибунал, да и то, если добровольно назад вернешься. Слишком много ты пакостей натворил, сопляк, хорошо еще, не убил никого! — Его лицо побагровело, но он быстро взял себя в руки и в упор поглядел на сержанта: — Вот я и хочу понять, как у тебя хватило ума на своих руку поднять, против своей Родины пойти? Слушай, а может, ты болен, может, тебя не по плечу, а по голове шарахнуло? Так ты скажи.

Эми вслушивался в слова Айзенстренча, и в его душе поднималась волна холодной ярости. Это помогло ему успокоиться и невозмутимо взглянуть на негодующего генерала.

— А можно, я тоже вопрос задам? — сглотнув слюну, спросил он.

— Ну, валяй, спрашивай.

Почему наш… почему Отряд называется «Свобода»?

— «Свобода»? — пожал плечами седой. — Потому и «Свобода», что мы несем свободу и справедливость для всего мира.

— В запечатанных наглухо ящиках?

— Если нужно, то и в ящиках, — сдвинул брови командир.

— И такая она, свобода, странная, что везти ее нужно далеко и тайно, лучше всего ночью. И такая она, справедливость, опасная, что от нее отбиваются, как от заразы, пулями встречают…

— Что ж ты хочешь, враги есть враги.

— Чьи враги? Мои? Или «свободы»? Они ведь не столько в меня стреляли, сколько в ящик со «справедливостью». И наоборот, я, ради этой «свободы», в незнакомых мне людей стреляю…

— Во врагов твоей Родины! — громыхнул голос генерала.

— Пусть так. Только ведь не они на меня напали, а я к ним «свободу» и «справедливость» вместе с пулеметом принес, и по слепым из пулемета… Убивал, но не вешал и ножом беззащитных не резал! — голос Эми сорвался, и он умолк.

— Это ты про Айстренча… — поморщился командир. — Да, это он погорячился. Но ты же сам видел, что они с ним и с ранеными сделали…

— Видел, — кивнул Элфос. — Видел их, врагами перевязанных и в гамаки уложенных… Погорячился, значит, штаб-сержант, погорячился…

— Да что ты про него знаешь, щенок… — сквозь зубы процедил седой. — Ты, мальчишка, ты его мизинца не стоишь! Биг в таких переделках побывал, такие задания выполнял…

— Догадываюсь… Туда «свободу» возил, а оттуда?

— Что «оттуда»?

— Оттуда «Сияющий Рай»?

— В смысле?

Эми нагнулся и, вытащив из-за голенища смятый черный мешочек, кинул его генералу. Тот поймал комок на лету и медленно развернул. Когда он вновь поднял глаза, Элфоса поразил его остановившийся задумчивый взгляд.

— Вот оно что… — протяжно заметил Айзенстренч. — Вот, значит, куда ты свой нос сунул… Зря, парень, искренне тебе говорю, зря… Это бы тебе лучше не знать… Ну, ничего не поделаешь, одно к одному… — непонятно добавил он и, глубоко вздохнув, продолжал: — Да, ты правильно понял. Привозим мы геронил. Зачем? Не твое дело, но отвечу. Затем, чтобы всю гниль, всю нечисть, которая нашу нацию позорит, чистую кровь ее портит, вытравить, как крыс. Эти поганцы так или иначе яду себе достанут, так пусть уж лучше под нашим контролем жрут его и колются, чем будут на каждом углу про свои поруганные нрава вопить, а под шумок порядочных людей потрошить за несколько монет, чтобы дозу у перекупщика взять…

— Опять же и доход солидный… — в тон генералу добавил Эми.

— И это есть, — не стал отрицать командир. — Государству слишком много дармоедов кормить приходится, а деньги ему для дела нужны, согласен?

— Нет, — твердо ответил сержант, — не согласен.

— Жаль… — снова покачал головой Айзенстренч. — Очень жаль… Ты сам для себя все выбрал… Что ж, с тобой мне все ясно… Могу и тебе объяснить, почему ты, профессиональный, умелый солдат, боевик, вместо того, чтобы приказы выполнять, словно паршивый головастик стал рассуждать и «выводы» делать кинулся? А потому, — он окинул Элфоса презрительным взглядом, — что ты ублюдок, понял? Ты — терминал, середка наполовинку. По мускулам — солдат, а по мозгам почти головастик. Ошибка с тобою произошла, понял? Еще в детстве. Тебя надо было в лицей определить, сидел бы сейчас где-нибудь в лаборатории и в ус не дул, на кнопочки тонким пальчиком давил… А тебя и Школу засунули, да еще в Белые Волки! Там из кого хочешь боевика сделают… Когда разобрались, поздно было. Хорошо хоть в Звездный Корпус не пропустили, вовремя выявили отклонения от нормы. А то бы ты там дел натворил, представляю… Следили за тобой давно, но не трогали, даже в Когорту не помешали вступить, думали, обойдется — вероятность срыва в твоем случае 5–7%. Оно бы, может, и ничего, да наш горячо любимый Президент, старый козел, широту души проявил, сунул мне кота в мешке… Шутка ли, терминал в Отряде! Как это медики тебя проморгали, я еще с ними разберусь попозже… Так что ты особо не виноват. Мозги зашевелились, и никуда от этого не деться. Ты не виноват, другие виноваты. И я в том числе. Моя ошибка — мне и исправлять. Таким вот образом. Ну, что ж. прощай, малыш! Жаль, что все-таки глупо получилось…

Айзенстренч опустил глаза и сгорбился на камне. Но Элфос уже смотрел не на него, а на круто вздымавшийся за спиной генерала склон, откуда, из темной дыры, еще совсем недавно подарившей ему спасенье, неторопливо выбирался человек с автоматической винтовкой в руках.

Эми повернулся и бросился бежать к обрыву. Он не надеялся спастись, он просто хотел опередить своего убийцу и погибнуть не от чужой злобной воли, а прыгнуть вниз и раствориться в этом прекрасном и равнодушном мире, соединиться неразрывно с древними, безмятежными скалами…

Он не услышал выстрелов и не почувствовал боли, только ощутил страшный удар в спину — длинная очередь перерубила его почти пополам, но она же швырнула его в пропасть и, падая, Элфос, в последние секунды своего бытия, успел обнять руками ласковый и тугой воздух и гаснущим взором вобрать в себя вечную красоту исчезающего навсегда мира…